Итак, дети вдвоем уселись за компьютер, потому что Валерик
даже с принтером не умеет как следует обращаться, вечно его ломает. А я решила
погулять с внуком. Погода неплохая, легкий морозец, мне надо успокоиться и
подышать воздухом. Заодно куплю молока и булку, потому что вчерашний батон
Валерик съел за завтраком с банкой варенья.
Лизавета помогла мне спустить коляску и удалилась. Мы
покатили по дорожке. Погода для зимы была чудесная — весело сверкал на солнышке
выпавший за ночь снег, у дома на большой рябине сидели розовые снегири, на
горке визжали дети.
Внук задумчиво смотрел на меня из коляски темными
глазами-вишенками. У него светлые волосики — в папу, а глазки темные, Лизины. Я
наклонилась, чтобы поправить шапочку, и младенец заулыбался мне беззубым ртом.
Сокровище мое!
Я поправила одеяльце и вытащила из-под ребенка посторонний
предмет — ярко-желтого игрушечного цыпленка. Цыпленка подарила сватья, она
вообще задаривала ребенка игрушками и одеждой, тут у меня проблем не было.
Цыпленок был мягкий, губчатый и пищащий. Внуку такую игрушку было давать еще
рано, цыпленок валялся где попало и отличался тем, что всегда попадался не под
руку, а, прошу прощения, под то место, на котором сидят, и пищал. То ест, куда
бы вы ни сели, вы обязательно попадали на цыпленка, и он под вами начинал
негодующе пищать. Очевидно, Лизавета, доведенная до крайности, убрала цыпу в
коляску — туда уж никто не сядет. Я не удержала цыпленка рукой в варежке, и он
выскользнул в снег. Пока я боролась с собой — хотелось оставить цыпу в снегу навсегда,
но было неудобно перед сватьей, — какая-то шустрая такса схватила игрушку
и бросилась прочь.
— Ромка, как же тебе не стыдно! — раздался голос
прямо у меня над ухом.
Я обернулась в негодовании — кто смеет так фамильярно
разговаривать с моим внуком? — и увидела рядом мужчину, очень лохматого, в
распахнутой куртке и в темных очках. Он стоял за коляской, но смотрел вслед
таксе и кричал ей:
— Ромка, немедленно вернись! Я засмеялась:
— У вас тоже Рома?
Он принялся извиняться, и все звал своего такса Рому, а его
тезка, мой внук, удивленно гукал в коляске.
— Ромуальд, ко мне! — гаркнул мужчина, и такс
вернулся, но по дороге успел прокусить цыпленка в нескольких местах и оторвать
гребешок. Мужчина очень расстроился и даже легонько стегнул такса Рому
поводком.
— Пойдемте к метро, я куплю вам новую игрушку.
Напрасно я уверяла, что цыпленок нам всем надоел, что мы
только обрадуемся, если Ромуальд изгрызет его совсем, мужчина был непреклонен.
Пришлось пойти с ним к метро, впрочем, мы все равно гуляли. По дороге мужчина
все сокрушался:
— Простите, девушка, этого паршивца, у грудных детей
игрушки отбирает.
— Нехорошо, Рома, отнимать у своего тезки, —
упрекнула я такса.
— Это тещин, — каялся мужчина, — она ему все
позволяет, он совершенно распустился. А ваш сын тоже Рома?
— Только не Ромуальд, а Роман, в честь дедушки. И это
не сын, а внук, дочкин ребенок.
Мужчина изумленно ахнул и даже снял очки, чтобы получше меня
рассмотреть. И тут я поняла, почему он их носит зимой. Вокруг правого глаза
мужчины расплывался огромный желто-фиолетовый синяк. Заметив ужас в моих
глазах, мужчина расстроенно вздохнул:
— Не подумайте плохого, я не пьяница и не драчун. В
прошлую пятницу иду домой вечером, не так и поздно было, в подъезде — темень,
глаз выколи, дали по голове и отняли бумажник.
— Кто же вас нашел?
— Никто, сам очухался. Утром пошел к врачу, тот говорит
— легко отделался, сотрясения нет, только ушиб. А на следующий день — вот такой
синяк. Ударили по темечку, а под глазом проявился. Теперь людей стыдно.
Я молчала, глубоко потрясенная. Если бы не очки, я узнала бы
этого человека раньше. Ведь это он тогда шел в толпе с убийственным букетом,
это ему я чуть не насильно всунула карточку. Это было точно в прошлую пятницу.
А потом следом за ним на меня налетел сумасшедший тип с усами, и я направила
его за этим типом. Разумеется, это он — та же куртка, те же неподдающиеся
расческе волосы. Сегодня он тоже был без шапки, как и в тот раз, — еще бы,
зачем ему шапка, такая грива, да еще борода.
Видя, что я так долго молчу, мужчина совсем расстроился.
Меня он, конечно, не мог узнать, в переходе я была в пальто и меховой шапке, а
сегодня на мне Лизкина куртка с капюшоном.
— Не расстраивайтесь, — как можно мягче сказала
я. — Ведь могло быть хуже, а синяк скоро пройдет. Много денег пропало?
— Да нет, так, пустяки. Кое-какие нужные бумаги, но
обойдусь. Паспорт не тронули.
, — Странно, обычно документы тоже крадут.
— Я то лее так думал, — вздохнул он, — ладно,
пойдемте.
— А в милицию вы заявляли?
— Нет. — Он помялся. — Я, знаете, в тот вечер
на презентации был, выпили там, конечно, немножко, а милиция к таким вещам
относится не очень-то…
За разговорами мы дошли до метро, мужчина купил внуку
игрушку — симпатичного маленького гномика, главное — молчаливого, а мы подарили
остатки цыпы Ромуальду. Мужчина рассказал мне, что сам он в нашем доме не
живет, а навещает тещу и гуляет с песиком. Потом мы также прогулочным шагом
вернулись домой и распрощались у нашей парадной.
Весь вечер мне было не по себе. Получалось, что я, сама того
не ведая, устроила человеку пакость. Ведь это я указала тому типу с усами на
лохматого. Конечно, он и сам мог его определить по букету, но все же… И вечно
мне надо всюду сунуться, видела же, что человек мимо идет, и стояла бы себе спокойно,
так нет, следом за ним понеслась, насильно карточку всунула. И что такое могло
быть в той карточке, за что человека звезданули по голове? Ведь только он
думает, что хотели ограбить, а я-то знаю, зачем понадобился бумажник — забрать
карточку с информацией. Передо мной встало лицо мужчины с усами, его голос, и я
поняла, что он мог и убить. Во что же меня втянула Людмила? Я вспомнила о
Людмиле и деньгах и опять набрала ее номер телефона. По-прежнему никого. Вот
незадача!
***
Внутренний голос подсказал Дмитрию Дмитриевичу, что звонить
Белой Галине должна Машенька. Действительно, когда Марья Дмитриевна набрала
номер и спросила Белую Галину, ей обрадовались как родной. Марья Дмитриевна не
продумала заранее разговор, понадеявшись на интуицию, поэтому несколько
замялась, и это оказалось именно то, что нужно: ее растерянность приняли за
естественное смущение женщины, стесняющейся говорить о сердечных, интимных
проблемах, и постарались помочь ей наводящими вопросами, тем самым подсказав
стиль и суть разговора.
— Я хотела бы поговорить с Белой Галиной, — начала
Марья Дмитриевна.
— Мы рады вашему звонку, но Галина в настоящий момент
занята, так что, если можно, расскажите мне, что вас беспокоит.
— Но вы знаете… я не уверена…