Такие вещи до мужчин доходят, до настоящих мужчин, вот мэтр Капотта нипочем бы не понял… Турухтану опять повезло, он в безопасности под замком у Бертрама, как и Шабли в Лаик. Трусам часто везет, но ведь трусами были и матерьялисты. Пока не сбесились.
— Горожане, — Пьетро достал четки, — бродят вокруг аббатства.
— И только?
— Я бы сказал, что их число увеличивается. — Жемчужинки катились по нитке мутными дождевыми каплями. — Я видел со стен, как те, чьи сердца исполнены злобы, грозят обители кулаками и палками. Некто с черной лентой швырнул в ворота камень и, гордый своим злодеяньем, торопливо удалился. Попитое зрелище наполняет душу тревогой и скорбью о заблудших, я не стал задерживаться.
— Я бы тоже не стала. — Марианна опустилась в кресло и положила руки на колени. Коко хорошо ее вышколил, прямо-таки отменно, но не тискать платье и не причитать еще не значит не бояться.
— Поверьте женщине из дома Савиньяк, — твердо заявила Арлетта, — на такие стены никто не полезет, особенно если с верху пригрозить мушкетами, а люди у его высокопреосвященства опытные и храбрые. И надежные…
Те, кто остался, — надежны, и незачем думать, что стены бывают не только зашитой, но и ловушкой.
Стукнула дверь, явился Габетто с фальшивой улыбкой и бодрым голосом. Оказалось, офицеры решали, нужно ли посылать в город к Левию, чтобы тот вернул часть гвардейцев в аббатство. Решили, что преждевременно, но предупредить о толпе на площади не помешает. Пара человек вышла через боковую калитку, благо народ собирается только перед главными воротами, и отправилась на розыски кардинала.
— Госпожа графиня, госпожа баронесса, клянусь, — почему чем напористей клянутся, тем меньше верится? — здесь вам никто не причинит никакого беспокойства. Поверьте, ничего…
Тоненько зазвенела ложечка, оставленная в чашке из-под шоколада. Графиня с детства бросала вещи где попало, вот и сейчас, наседая на Пьетро, она поставила чашку на плоскую шкатулку, в которой Коко хранил свое сокровище. Звон раздражал, Арлетта взялась переставить чашку на стол и поняла, что шкатулка трясется, будто крышка кипящего котла. Графиня повернулась якобы к окну, загородив вместилище маски от посторонних, и нажала на головы двух стрекоз. Щелкнул замок. Лицо на черном бархате расплывалось и дрожало, будто стадо собственным отражением в ветреный день. Виси подобное на стене, точно бы «шмякнулось», а так дрожи не дрожи…
Арлетта осторожно опустила крышку. Никто ничего не заметил, только Пьетро посоветовал уповать, помимо силы оружия, еще и на милость Создателеву, но мало ли что он имел в виду.
— Господа, — графиня Савиньяк непринужденно улыбнулась, — вас не затруднит покинуть нас с баронессой на некоторое время?
Глава 11. БЕРГМАРК. АГМШТАДТ
400 год К. С. 7-й день Летних Молний
1
Мать, знакомо щурясь, расшнуровывала Марианне корсаж. Одного этого хватало, чтобы признать происходящее полным бредом, а ведь еще были странноватая сводчатая комната и тишина. Кромешная, мертвая, и Лионель не выдержал — окликнул занятых своими делами дам.
— Сударыни, я, видимо, несколько не вовремя? Собственный голос маршал услышал. Он сам — не мать и не что-то торопливо говорящая баронесса. Ли помнил эту ее манеру быстро и хрипловато почти шептать, чуть нахмурив умело подщипанные брови. Когда Марианна так заговаривала, ей мало кто ухитрялся отказать, но мать, кажется, устояла. Покачала головой и, закончив работу, отступила, задев локтем сваленные на кривоногий столик вещи. Те рухнули вниз разноцветным обвальчиком, и вновь — ни звука, просто мраморный пол внезапно усеяли осколки. Один, с лишившейся крыла алой бабочкой, отлетел к сапогам Лионеля. Маршал наклонился и не смог ничего поднять — пальцы проходили сквозь фарфор, словно тот был дымом, а вот пола он, кажется, коснулся. Рука, во всяком случае, в восьмиугольные каменные плитки не мила, впрочем, понять, прохладны те или теплы, не получилось, зато собственный лоб был горячим, и пульс на запястье бился, как после хорошей пробежки.
— Мама! — вновь позвал Проэмперадор Севера. — Мама, вы меня слышите?
Снящийся отец откликался всегда, мать не ответила. Отвернувшись от полуголой баронессы и придерживая ярко-синюю штору, она на что-то смотрела, и вряд ли это было жестом вежливости. За окном явно творилось нечто важное, но Марианна была ближе, и Лионель счел правильным к ней подойти. Баронесса торопливо переодевалась; оказывается, она умела делать это быстро и некрасиво. Уже зная, что его не увидят, Не услышат, не почувствуют, Ли положил руку на обнаженное плечо. Рука прошла сквозь белое тело, как парой минут раньше — сквозь осколок; ничего не заподозрившая Марианна продолжала запихивать рубаху под нижнюю юбку. Ждущее Звезду Олларии пестрое платьице было совсем простым и наверняка принадлежало отсутствующей служанке, причем не камеристке. Куда та, к слову сказать, подевалась?
Попытка обнять мать тоже ни к чему не привела. Отчаянно щурясь и бездумно теребя пальцами синий атлас, та упорно во что-то вглядывалась; материнская спина мешала видеть, во что именно. Ли заставил себя шагнуть сквозь встревоженную близорукую женщину и увидел залитый солнцем дворик, над которым нависало тяжеловесное здание. Такое знакомое…
Ноха! — Маршал произнес это вслух, чтобы еще раз себя услышать. И убедиться. — Это Ноха, мама, а не… Надор.
2
Что бы он делал, если б был Давенпортом? Что бы думал, разминувшись с Давенпортом? Ли глубоко вздохнул и задержал дыхание, унимая разогнавшееся сердце. Он не собирался забывать, что торчит в Агмштадте, а седьмой день Летних Молний тридцать четвертого и самого странного года его жизни еще не иссяк.
Маршал отлично помнил, чем занимался за мгновение до того, как в монастырском сумраке блеснули плечи Марианны. В то, что он спит, как спал в ночь гибели Надора болван Давенпорт, верилось с трудом, однако выжатые из обидчивого капитана подробности совпадали с происходящим до мелочей. Лионель все видел, но ничего не слышал, не чувствовал ни холода, ни тепла, проходил сквозь предметы и людей и, кажется, был не только невидим, но и неуязвим. И его зашвырнуло в Ноху, где почему-то оказались мать и совершенно ей не нужная Марианна. Как они встретились? Кем были в эсператистском гнезде? Гостями непонятного Левия? Беженками? Пленницами? Паломницами? Это они-то?!
Лионель развернулся и отшагнул в оконную решетку, чтобы еще раз оглядеть комнату и тех, кто в ней. Мать, за которую он вторую неделю боялся, все еще щурилась на пустой двор, переодетая Марианна смирно сидела на краешке стула, выпрямившись и положив руки на колени, словно благовоспитанная девочка. Она вновь была хороша, но вряд ли об этом думала.
Женщины ничего не могли объяснить невидимому гостю, а он не мог быть им ничем полезен. Все, что оставалось Ли, — понять, что же здесь творится, и он отправился понимать, пройдя сквозь не способную его удержать дверь.
Чарльз носился по обреченному Надору — Лионель осматривал Ноху быстро, но спокойно. За дверью обнаружилась лестница, ведущая во что-то вроде прихожей, там перебирал четки монах, ближе к выходу обретались шестеро солдат в сером и теньент с напряженным осунувшимся лицом. Мать с баронессой не стерегли, а защищали — Ли повидал слишком много офицерских физиономий, чтобы ошибиться.