– Позер он был, ваш генерал.
– Это наш национальный герой и отец-основатель, – сухо
сказала Кристина.
– Ну, одно другому не мешает, – заключил Мазур,
подумав. – Верно? Черт возьми, как романтично, словно сама История
прошествовала поодаль, шелестя мантией... Туда, я так прикидываю?
– Да...
Мазур уверенно повел машину к невысокой каменной стене,
окружавшей длинное двухэтажное здание, показавшееся поначалу очень знакомым.
Чуть позже он сообразил, в чем тут дело – именно такие старинные дома с
галереями, высокими острыми крышами и маленькими балкончиками он видел в
приключенческих фильмах и на картинках. Что ж, киношники и художники, надо
полагать, черпали вдохновенье в реальной жизни...
Он остановился перед высокими деревянными воротами,
потемневшими от времени и проливных летних дождей. Похоже было, что их не
красили с тех самых беспокойных и романтических времен генерала Грау, позера и
отца нации, основателя аж четырех независимых государств и фантастического
бабника, восторженного поклонника Наполеона, по злой иронии судьбы умершего на
руках английского врача...
Ворота тут же распахнулись, с натужным скрипом, сделавшим бы
честь любому готическому роману. Медленно заводя машину на обширный двор, Мазур
увидел справа просто одетого низкорослого человечка, судя по иссиня-черным
волосам и чертам лица, с изрядной примесью индейской крови. В правой руке
привратник держал старый, но надежный маузеровский карабин.
– Осажденный форт, а? – понятливо спросил он.
– Есть основания, – кратко ответила Кристина.
«Ну, это нам знакомо, – подумал Мазур, шагая вслед за
девушкой к обветшавшей парадной лестнице (привратник плелся сзади в качестве то
ли конвоя, то ли почетного эскорта). – Захиревшие дворянские гнезда,
бледные призраки былого великолепия...»
С его собственными предками перед революцией обстояло
примерно так же: и гербы имелись, и длинные родословные, а вот фамильные усадьбы
находились в таком же состоянии...
Впрочем, обширный холл поддерживался в приличном виде:
половицы не провалились и даже выкрашены; нигде не заметно ни паутины, ни
собравшихся на посиделки мышей; со стен то любопытно, то сурово таращатся дамы
в воздушных платьях, с голыми плечами и умилительными локонами; сеньоры в
тесных, наглухо застегнутых мундирах и безукоризненных фраках, парочка даже в
камзолах с пышными кружевными жабо и классических париках.
– Впечатляет, – сказал он, перехватив взгляд Кристины. –
Вот только... Где же конкистадоры в парадных кирасах?
– Наш род все же не настолько древний, – ответила она
напряженно. – Дворянское достоинство наш предок получил при Филиппе
Четвертом.
– Это когда, простите? Не забудьте, что вы разговариваете с
простолюдином из австралийских степей...
– В тысяча шестьсот двадцать втором.
«Тоже мне, нувориши, – подумал Мазур чуть
покровительственно. Тот благородный шляхтич, от коего российские Мазуры
произошли, в качестве шляхтича упоминался лет за двести до того, как король
Филя твоих предков гербом облагодетельствовал... Салажка...»
Но вслух он, разумеется, сказал:
– Ну что же. Примерно в то же самое время мой английский
предок уже упоминался в бумагах лондонского уголовного суда по поводу его процветающего
бизнеса.
– И какой у него был бизнес?
– Довольно приличный по тем временам, – сказал
Мазур. – Борьба за социальную справедливость. Точнее говоря, останавливал
на одной из пустошей под Лондоном кареты благородных господ и убедительно
предлагал поделиться награбленным у народа имуществом... Обычно, знаете ли,
делились, мой предок был очень красноречив и умел убеждать...
– У вас великолепная наследственность, – фыркнула
Кристина. – Это чувствуется...
– Стараюсь, – пожал плечами Мазур. – Вам не боязно
впутывать парня с такой наследственностью в свои дела? Вдруг я, когда найдем
клад, вас всех злодейски перережу и золотишко сопру?
– Тот, у кого такие замыслы, их обычно не афиширует...
– Ваша правда, – сказал Мазур. – Извините,
пошутил...
Появилась нескладная женщина, сразу видно, из простых, с той
же ощутимой примесью индейской крови. Кристина бросила ей что-то по-испански, и
она, прямо-таки кинематографически кланяясь, подхватила сумку Мазура, показала
куда-то вбок.
– Устраивайтесь, – сказала Кристина. – Через
четверть часа жду вас к ужину.
– Надеюсь, фрак необязателен? – поинтересовался Мазур.
Она вздохнула, подняв глаза к потолку, отвернулась и
удалилась в другую сторону. Мазур пошел следом за провожатой, по длинному, во
все крыло, коридору, украшенному деревянными панелями с потемневшей резьбой.
Отведенная ему комната, тоже содержавшаяся в порядке, была
огромной, с высоченным потолком, обставленной старинной неподъемной мебелью.
Оставшись один, Мазур печально огляделся, покачивая головой и цокая языком.
Размеры апартаментов его не то чтобы угнетали, но здесь было определенно
неуютно для человека конца двадцатого столетия. Комнатища была рассчитана на
совершенно другихлюдей – ведать не ведавших о типовых блочных домах, толчее
мегаполисов и толкотне в автобусах. Те жили широко, просторно, во всех смыслах
– «люди с раньшего времени», как выражался незабвенный Михаил Самуэльевич. Им
было легче: короли жаловали за верную службу не сотками и гектарами, а
небрежным мановением руки: «От того вон холма до горизонта», и никто слыхом не
слыхивал про «квадратные метры» и «выслугу лет»...
Он заботливо достал из сумки бесценную куртку, помял ее в
руках. Легко прощупывались гибкие пленки. Осторожно уместив ее под
подушкой – тут, надо полагать, не воруют – Мазур достал сигареты и
развалился в огромной дубовом кресле, чтобы хоть пару минут побыть благородным
идальго. Стемнело, но он не знал, где тут выключатель, и есть ли вообще
электрический свет.
Оказалось, имеется – когда ровнехонько через четверть часа в
дверь предупредительно поскреблась индианка и более красноречивыми жестами,
нежели непонятными ему словами пригласила к ужину, в коридоре уже горели
электрические лампочки. Проводов, ведущих к дому, он что-то не заметил –
значит, собственный движок где-нибудь в подвале.
Столовая оказалась и вовсе грандиозных размеров, увешанная
портретами предков, старым оружием, со столом столь длиннющим, что лакеям, по
рассуждению, гораздо удобнее было бы разъезжать вдоль него на велосипедах.
Небольшая скатерть, постеленная у одного из торцов стола, с двумя приборами на
ней, выглядела не просто смешно – убого. Однако Кристина, в темном платье, с
тщательно расчесанными волосами, выглядела так гордо и независимо, словно не
замечала этого горького юмора. Мазур довольно быстро определил, что это,
скорее, не гордость, а скованность: нелегко демонстрировать жалкие остатки
прежней роскоши, былого величия... Тяжело девочке, девочка с характером...