Мои мужчины - читать онлайн книгу. Автор: Саша Канес cтр.№ 16

При этих словах Катька вздрогнула так, что даже пролила свой кофе из чашки в блюдце.

- Я не с нуля начинала?! — Такой я ее никогда не видела. Она говорила почти шепотом, но глаза ее блестели так, что мне стало не по себе. — Я знаешь с чего начинала? С п… со своей я начинала, вот с чего! У тебя мать бедная, отцом брошенная, да?! Живет в дрянной однокомнатной квартире в Серпухове, да?! Бедная ты, бедная! А у меня мать умерла, когда я в восьмом классе училась. Мой город в Сибири закрытый, спрятанный за колючую проволоку, я тебе даже названия его сказать не могу. Мама на химзаводе работала, в лаборатории. Служила мирному атому. Благодаря тому, что работала она в лаборатории, а не на самом производстве, дожила аж до сорока лет. В цеху мало кто до тридцати пяти дотягивал. Отец во время утечки в «грязь» попал в тридцать два года. Ты знаешь, что такое «грязь»?

- Радиоактивное заражение… ну, типа чернобыльского…

- Правильно. Знаешь. Так вот, он за месяц сгорел. В свидетельстве о смерти написали, что он умер от внезапного сердечного приступа. Мне тогда два года было. И маме тоже острую сердечную недостаточность написали. А у нее, когда она только в больницу попала, из пальца ни капли крови выдавить не смогли. На выпускной вечер в нашей школе все приходили без родных. У многих, как у меня, никого уже не осталось, у некоторых была только мать, а двум девочкам-близняшкам, у которых были и мама, и папа, было страшно неудобно перед нами.

У меня там осталась своя квартира, двухкомнатная, отдельная. Мне до нее отсюда пять часов лететь, а потом еще целый день трястись на спецавтобусе до КПП. Зато там у меня в квартире есть все: прекрасная румынская мебель, шикарные узбекские ковры, прекрасный вид на реку с балкона и на тайгу из окон. Не надо годами стоять в очереди, чтобы получить свой угол. Не надо мыкаться по отделам кадров в поисках работы, а потом таскаться на эту работу полтора часа в одну сторону в битком набитом транспорте. Меня там после окончания института ждет высокооплачиваемая работа на том же заводе, где работали мама и папа. До проходной десять минут пешком от дома. Рабочий день — шесть часов. В магазине — пять видов колбасы и столько же сыра. Очередей никогда никаких…

- Просто сказка какая-то про коммунизм! — улыбнулась я Катьке.

— Да, сказка! Только уже не для меня она, эта сказка!

Она полезла в ящик кухонного стола и вытащила оттуда сигареты и зажигалку. Раньше я Сибирскую Катьку курящей никогда не видела.

- Я этот институт заканчивать не буду. И в дом свой родной, теплый и любимый, не вернусь никогда. Я хочу успеть родить минимум двоих здоровых и наглых детей. Я хочу успеть понянчить внуков. Как только приехала в Москву, я поняла, что по накатанной другими дороге не поеду. Буду выбираться своей колеей, как пел Владимир Семенович Высоцкий. В восемнадцать лет я добралась наконец до этой гребаной Москвы. До этого я была здесь только два раза с мамой по дороге на Черное море. Тогда я маленькая была и ни хрена не помню. Теперь увидела все: грязный, мерзкий, злобный город. Но если уже жить в этой стране, то только в Москве! Или…

- Что «или»?

- Или дальше, на Запад! Ты заговорила о том, кто с чего начал? Твой отец начал с директора своего НИИ, другие — еще с кого-то. Я начала с того, что продала свою невинность! А точнее, выгодно ее обменяла…

- То есть как это — обменяла?

- А вот так, очень просто! У фирмача. Выменяла на персональный компьютер.

- Вот мерзавец!

- Он мерзавец?! Да ты с ума сошла! Он самый лучший мужчина из тех, кого я знаю! Я готова каждый день ему в ноги кланяться. Он спас меня! Я никому об этом не рассказывала! На третий день нашего с тобой житья в общаге я встречала поезд на Ярославском вокзале. Мне подружка передала с проводниками сумку с зимними шмотками. Я, когда поступать приехала, не взяла их с собой. Поезд опоздал на три часа, и в общагу меня после двенадцати не пустили.

- Со мной такое тоже случалось, — сказала я, не уточняя деталей.

Я полчаса звонила и стучала этим пидорасам. Они, видать, киряли там у себя и даже не откликнулись. Реву. Вышла на улицу. Машу ру кой всем проезжающим. Останавливается новая иномарка, «Сааб». Я таких тогда еще и не видела никогда. В ней мужик симпатичный, немолодой уже, лет сорока на вид. Говорит по-русски хорошо, но с небольшим акцентом. Я до этого и с иностранцами-то не общалась. Нам, жителям таких городов, общение с иностранцами запрещено под страхом смерти. Статья «Измена Родине» УК РСФСР — не хухры-мухры! Так вот, спрашивает он, куда меня везти. Я отвечаю, что подойдет любой вокзал, который будет ему по дороге. Что уезжать я никуда не собираюсь, а просто надеюсь найти там лавочку, чтобы до утра поспать. Рассказала ему, почему меня не пустили ночевать в общежитие. Он, как потом мне объяснял, решил тогда, что ему знания языка не хватает, чтобы понять. Уж больно ситуация идиотская. И вдруг, уже возле Комсомольской площади, он спрашивает меня, не хочу ли я переночевать у него в квартире в доме Управления дипкорпусом на улице Миклухо-Маклая. Естественно, он пообещал мне полную неприкосновенность. Сказал, что живет там с женой, которая, собственно, и есть дипломат, а он сам — только член семьи дипломата и выполняет здесь исследования для какой-то инвестиционной компании. Он не врал. Даже обещание познакомить с женой, думаю, враньем не было. Уж очень он был обескуражен, обнаружив дома записку, в которой супруга сообщала, что на два дня улетает по делам службы в какую-то среднеазиатскую республику. Он был милый, приятный человек. Я видела, как его смутил таращившийся на нас вертухай-охранник.

Он накормил меня ужином из импортных коробок. Тогда мне это показалось пиром богов! Он угостил меня шампанским и переживал, что у него нет никакого другого вина, а я, может быть, не люблю брют, как не любит его большинство русских. Но я чувствовала только вкус восторга! Я была счастлива, что не провожу эту ночь на вокзале и не вижу загаженных тараканами общежитских стен. Я пила первое в жизни настоящее шампанское, розовое «Перье», а не сладковатую бурду очаковского завода. Он постелил мне на диванчике в кабинете жены чистое белье, а сам, приняв душ, пошел в спальню, пожелав мне напоследок спокойной ночи. А я, сволочь, вышла из ванной и пошла прямо к нему. Сама пошла! Сама! Мне действительно вдруг стало страшно и одиноко спать одной в мрачном, обставленном тяжелой мебелью кабинете…

- То есть, — промямлила я, — это не он, а ты сама…

Катька ничего не ответила, чуть-чуть помолчала и продолжила:

- Знаешь, у меня дома, в моем городе, был мальчик Женя. Он был симпатичный и застенчивый. У него, в отличие от меня, была жива мама. Она буквально молилась на него и очень ревновала, зная, что он в меня влюбился. Я ничего такого к нему не испытывала, но по-человечески он мне очень нравился — заботливый такой, добрый и честный. Несколько лет подряд он каждое утро дежурил у моего подъезда, чтобы вместе идти в школу. На новогоднем вечере в десятом классе признался, что не может жить без меня и мечтает обо мне. И я решила сделать его счастливым, решила ему отдаться. Не дожидаясь ничего: ни свадьбы, про которую он лепетал, ни окончания школы. Любишь меня — получай! Только люби, люби! Я подготовила все сама, пригласила его поужинать со мной в тот день, когда мать его заступала на ночное дежурство. Она работала каким-то начальником в системе охраны. Я купила самое дорогое вино, которое у нас продавалось, — розовый крымский мускат. Сама дрожала от страха, но, видя, как он напуган, своими руками раздела его и уложила в постель…