Фаворит - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 296

— Смею ль открыть вашей светлости тайну?

— Какую, братец?

— Вчера, изволите знать, бомбарду взорвало. Сразу восемьдесят душенек погибло. Я один уцелел. И прошу: не велите французам нами командовать. По-русски не разумеют, только тумаки раздают. Эдак дела не объяснишь. С русским-то офицером язык мы всегда найдем. И бомбарду не взорвало бы никогда, если бы столковались мы.

— Спасибо, братец, за честность. Я подумаю…

Примерно о том же завел речь и князь Репнин (но уже в рассуждении русского помещика и аристократа):

— Греки сражаются заодно с нами за свободу свою, и тут что скажешь? Ордена, чины, деньги — для них ничего не жалко. А вот причастность принца Нассау-Зигена… к чему нам она? Русские офицеры, как и солдаты их, мрут от грязи и голода, чечевице радуясь, а принц одним махом три тыщи наших мужиков обрел. А вы ему еще и Массандру подарили… За что? Человек он, не спорю, смелости легендарной. Но в поступках сего палладина нет плана, один порыв честолюбия. Когда-нибудь, — заключил князь Николай Васильевич, — он сам взлетит на воздух и многих увлечет в пучину.

— Ежели принца Нассау убрать, — отвечал Потемкин, — так над флотилией гребной опять Мордвинов возвысится. По мне, лучше с безумцем быть, нежели с человеком робостным. Я не виноват, что здесь, под Очаковом, сложились такие конъюнктуры, какие и при дворах складываются. Но принца изгонять я не стану: нам его связи с Мадридом еще пригодятся…

Сидя в шатре, Потемкин поглощал квас, переводил с французского языка книгу Сен-Пьера о вечном мире. Отбросив перо, велел Попову звать композитора Джузеппе Сарти.

— К падению Очакова прошу сочинить хорошую ораторию на канон «Тебе бога хвалим». Оркестры соедини с рогами и литаврами, добавь громов пушечных и звонов колокольных. Да попробуй в паузах бубны цыганские.

— Когда же падет Очаков? — спросил Сартн.

— Об этом извещен я и всевышний…

Снова примчался курьер из Бессарабии.

— Хотин пал! — возвестил он, из седла выпрыгивая.

— Врешь, — отвечал Потемкин. — Сам-то видел ли?

— Видел! Салтыков уже пировал с пашою Хотина, а с ними две гурии были… одна гурия из гарема хотинского, а другая, кажись, метресса нашего Салтыкова, и сейчас она бежала в Варшаву…

Салтыков во всем опередил его светлость. Опечалясь завистью, воинской и мужскою, Потемкин мутным глазом, источавшим слезу, еще раз обозрел нерушимые стены Очакова:

— Ладно. Спать пойду. Мух-то сколько, Господи!..

Стон стоял под Очаковом от мириадов мух, которые облепляли мертвецов, роились над лужами поноса кровавого. Все это — нестерпимые факты «времен Очакова и покоренья Крыма».

Главное было сделано: Ушаков разломал линию!

Обзывая прусского короля «пентюхом», Екатерина именовала шведского короля «Дон-Густавом» или «фуфлыгой».

— Попадаться мне на язык не советую, — говорила она.

В Стокгольме сложилось очень странное положение: столица Швеции имела уже русских военнопленных, госпитали ее были заполнены ранеными, но там же еще продолжал находиться и русский посол — граф Разумовский, которому эта забавная ситуация даже нравилась… Безбородко докладывал:

— Ваше величество, испанский посол Гальвес, заменивший спятившего Нормандеса, сказывал мне за ужином, что Мадрид большую нежность к России заимел и гишпанцы склонны посредничать к миру на Балтике. Не послать ли нам в Мадрид палладина Нассау-Зигена для переговоров, потому как, и сами знаете, не стало уже сил с двух фронтов отбиваться.

— Рано быть миру! Сначала я как следует исколочу фуфлыгу на Балтике, а уж потом и замиряться с ним стану…

Вслед за этим возникла странная война Екатерины II с Густавом III. Оба они были плодовитыми писателями и драматургами, мастерами вести спор. Теперь монархи вступили в литературное состязание между собой, заведя в газетах Европы полемику на тему: кто виноват? Густав во всем обвинял Россию, Екатерина осуждала короля. Пожалуй, не было еще примера в истории мировых войн, когда бы наряду со звоном шпаг и грохотом взрывов отчетливо слышался надсадный скрип гусиных перьев, — монархи разоблачали один другого во многих грехах…

Екатерина все-таки отпустила на войну Павла, а потом села сочинять либретто комической оперы «Горе-Богатырь», в которой своего же сына вывела главным идиотом. Горе-Богатырь, женатый на большой дуре Громиле Шумиловне, жил тем, что воровал изюм из материнской кладовки, а воспитывал его дворянин Кривомозг. Горе-Богатырь надел бумажные латы, взял в руки меч деревянный и отпросился на войну, чтобы геройствовать. Мать, отпуская свое дите, сказала: «Пущай едет, ибо, не взбесясь, собака не пропадает…» Безбородко был против публикации этой вещи.

— Тут и любой поймет, кого вы расписываете. Кривомозг — это покойный граф Панин, а Громила Шумиловна опять беременна. Хорошо ли это — из наследника престола дурачка делать?..

Екатерина обещала не ставить оперу, прежде не посоветовавшись с Потемкиным. Именно в эти дни граф Безбородко вызвал прусского посла Келлера и сказал, что Берлин не только отсыпает золото в карман Густаву III, но, как ему стало известно, Пруссия помогает Швеции и воински.

— У нас много дезертиров, — смутился Келлер.

На Безбородко такие увертки действия не возымели.

— Я допускаю, что из прусской армии бежит немало людей. Но впервые слышу, чтобы они дезертировали… с пушками!

Поражение своего флота при Гогланде «Дон-Густав» поспешил объявить своей громкой победой, королевский дворец в Стокгольме был расцвечен праздничной иллюминацией, в плошках сгорало тюленье сало, реяли флаги и вымпелы…

Пленных солдат и матросов (980 человек) доставили в Стокгольм; русские поразили шведов большим ростом и здоровым, крепким видом (это и понятно: для экспедиции в Архипелаг подбирали самый цвет русской молодежи). Шведская королева Магдалина расселила пленных в бараках близ своей дачи «Гага», по вечерам русские устраивали пирушки с танцами, любезно вовлекая в свой круг и шведов. К великому удивлению королевы, несколько «матросов» оказались… женщинами. Как ни боролись в Ревеле и Кронштадте с этим явлением, но женщины в форме матросов все-таки умудрялись просочиться в состав экипажей. Одних влекла романтика, других любовь, третьи бежали на флот от тяжкой женской доли. Морских кадетов и гардемаринов шведы отправили доучиваться в Упсальский университет, пленные офицеры флота продолжали читать им лекции по теории военно-морского искусства. Такое же гуманное обращение встретили в России и шведские пленные, которых селили в частных домах обывателей Москвы и Калуги, Ярославля и Казани…

Шведский флот оставался запертым в Свеаборге; король жил на корабле «Амфион». Герцог Зюдерманландский провел Эренстрема в салон, где тайный агент доложил королю, что эстляндское дворянство имеет давние симпатии к Швеции: