Фаворит - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 114

— Слава Богу! А я, грешным делом, боялся тебя отпускать до Англии, думал, что не вернешься… Мишка-то Рылопухов где?

— Остался. Домик завел. На богатой вдове женился. Сундуков штук десять с тряпками и посудой. Сидит на них и пиво дует. Звал я его, но он сказал, что в Англии ему лучше, чем дома.

— Если там лучше, чего же ты не остался?

— Мне тоже предлагали… англичане. Но они же и поговорку придумали: «Пусть здесь мне худо, зато это мое королевство». А дядя Хрисанф учил меня: где родился, там и сгодился…

Близилось испытание. Адмиралтейство расчистило место, навезли туда лес для набора корпуса. Голенищев-Кутузов сказал:

— Построишь первый фрегат — шпагу заработаешь…

Ночью не спалось от волнения. Накинул полушубок, просунул ноги в валенки, по морозцу прогулялся до эллингов. Подле них лежали груды бревен и досок. Жутковато было глядеть на эти мертвые лесины, которые оживут в корабле — далеко не первом для России, но зато первом для его судьбы. А первый корабль — как первая любовь. И невольно поманила его к себе златоголовая Казань, вспомнились поцелуи с Анюткой Мамаевой…

«Вот, бес ее забери! До чего ж глаза были красивые…»

Постоял еще немного у эллинга и побрел спать.

Посыпало снегом — истинно русской манной небесной.

Совет все чаще обсуждал будущее Крымского ханства.

— Я скажу… Когда мы взываем к свободе греков, то они, утесненные, идут с нами охотно и понятливо. Иное дело — татары! Обещать им свободу — все равно что слепых в Эрмитаж зазывать. Султан их не угнетает. Напротив, Турция для них вроде щита, за которым они и прячутся от наказания. Свободу господа эти понимают как право разбойничать, полонять и убивать. Вот отними у них это право, и они сочтут себя угнетенными. Правда, Гирей крымские казнят сурово, но это в порядке вещей на Востоке и деспотизмом не считается. Нам нельзя ратовать за свободу татарскую, но мы должны сделать все, чтобы Крым превратился в державу самостоятельную, от султана независимую.

Закончив говорить, Екатерина потянулась к табакерке.

— Я скажу, — продолжал граф Кирилла Разумовский. — Сразу же, как Крым станет самостоятельным, он должен вести свою политику в поисках союзов. С кем же он вступит в альянс? Мы для них неверные собаки, гяуры. И тогда Бахчисарай первым делом направит послов к тому же султану, вступив с ним в союз, направленный опять-таки против нас, и ничто в мире не изменится. Как были Турция с Крымом одним телом, так и останутся… Что выиграем?

— Я скажу, — начал Григорий Орлов. — Делая татар от Турции отделенными, следует договором их обязать, чтобы приняли протекторат российский, а в утверждение союза должны они гавань в Крыму нам дать, гарнизоны принять наши воинские… Вот тогда пусть рыпнутся, заставим патоку лизать с кончика шила!

— Я скажу, — добавил Никита Панин. — Сложные материи предстоит разрешить. Ведь, по сути дела, уклад татарского бытия не вчера сложился — он длился веками. Протекторат турецкий над Крымом и Причерноморьем сбираемся мы заменить русским покровительством… Прежде подумаем! Я предчую заранее, — сказал Панин, — что если даже такой порядок удастся устроить, то конфликтов в будущем не избежать. Не мы, так потомки наши еще не раз татарский вопрос разрешать будут.

— Я скажу, — подал голос вице-канцлер Голицын. — В случае если сей опыт нам удастся, а татары протекторат российский воспримут, Европа зубовный скрежет издаст. Я умолчу о Франции, о кознях лондонских, но у нас под боком живет угнетатель славян извечный — Австрия, и Мария-Тереза сама к Черному морю в устье Дуная устремляется… Вот где узел завязан!

Гришка Орлов встал, громыхнув креслом:

— Так что ж нам делать? Или руки опустить?

Екатерина велела Панину провести политический зондаж в Бахчисарае («не менее нам необходимо, — писала она, — нужно иметь в своих руках проход из Азовского в Черное морс; и для того об нем домогаться надлежит»). В это время ханствовал Каплан-Гирей, и на обращение Никиты Ивановича, обрисовавшего перед ним судьбы Крыма в новом свете, хан отвечал Петербургу тоном дерзостным: «Подобные слова тебе писать не должно. Мы Портою Высокой во всем довольны и благоденствием тут наслаждаемся… В этом твоем намерении, кроме пустословия и безрассудства, ничего более не заключается!» Панин доложил Екатерине:

— Но ведь помимо сыновей, Селима и Каплана, у Крым-Гирея еще племянник есть — Шагин-Гирей, который мыслит не как татарин крымский, а скорее солидарен с ордами ногайскими, средь которых он и кочует в степях, боясь быть отравленным. — Никита Иванович положил перед императрицей письмо хана. — После такого афронта, для нас неприличного, что прикажете делать?

— А по башке их бить, — отвечала Екатерина.

Вырубленная из камня древняя сова немигающе глядела в желтизну ногайских степей. С высоты ворот Ор-Капу (Перекопа) сова видела, как скачут из степи всадники… Это ехал с конвоем Шагин-Гирей, но гарнизон крепости был составлен из янычар, и они не пропустили его в пределы ханства.

Навстречу Шагин-Гирею выехал байрактар (знаменосец) янычар. Он был в шальварах, но голый до пояса, на груди болтались голубенькие бусы, а голову прикрывала массивная чалма. За ним на конях двигались мамелюки. Шагин-Гирей молча ждал.

— Это ты, шакал, явившийся за объедками? — закричал байрактар еще издали. — Убирайся отсюда! Я предвещаю тебе, что не одну холодную ночь ты проведешь на кладбище, где погребены грязные свиньи.

Он сделал знак рукою, и три мамелюка, развеваясь бурнусами, выскочили наперерез Шагин-Гирею, натянули свои луки — разом выстрелили. Шагин-Гирей одну стрелу отбил саблей в полете, от второй уклонился движением гибкого тела, а третья завязла в его кожаном щите. Потом выпрямился на стременах.

— Выпавший из-под хвоста каирской собаки! — ответил он байрактару. — Я больше не стану разговаривать со Стамбулом, отныне я начинаю серьезный разговор с Петербургом… Ты слышал?

— Я слышал голос ехидны.

— Тогда… будь здоров!

Шагин-Гирей выдернул стрелу из щита и послал ее обратно. Могучий байрактар с ревом опрокинулся назад — длинная стрела, еще вибрируя после полета, торчала из его глаза.

Древняя каменная сова равнодушно проследила, как в облаке душной пыли исчезли всадники, имевшие кочевья, но никогда не имевшие дома.

«Шагин» в переводе с татарского означает: сокол!

Вечный шум Черного моря оживлял неизбывную тоску ногайских степей, над которыми пролетали кричащие аисты…

Какой это ряд теней проходит в очах моих: лица, которыя действовали силами своими на волнах мира, — и действовали на меня; вес это покойники. Но какое страшное кладбище после них…

Я. Ф. Тимковский. Записки