Пером и шпагой - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 22

Конференция собралась: два брата Бестужевы-Рюмины, вице-канцлер Воронцов, Трубецкой, Бутурлин, Голицын, Апраксин, братья Шуваловы и великий князь Петр Федорович. Но первое же совещание обернулось палкой о двух концах, и один конец ее хлобыстнул прямо по канцлеру. Все члены Конференции как с цепи сорвались: так и кидались на канцлера, так и грызли его… Елизавета же, пока вельможи там насмерть бились, сидела — помалкивала.

— Коли мы деньги берем от Англии, — оправдывал себя Бестужев, — то уж, вестимо, Англия вправе и войска наши посылать туда, куда ей надобно. А без субсидий ейных — что мы, господа высокая Конференция? И посрамления чести русской не вижу в том.

— С каким лицом деньги брать? — спросил его Шувалов.

— Деньги будем брать, имея лицо индифферентное, как будто и без этих денег прожить можем.

Встал от стола граф Петр Шувалов, всей русской артиллерии генерал-фельдцейхмейстер, и отвечал канцлеру так:

— Народ есть главная сила в государстве, и тратить ее следует с разумной умеренностью… Мы, слава богу, не курфюрсты немецкие, кои своих мужиков на сторону продают и за калечение их денежную выгоду имеют. Это при Остермане такие подлые порядки на Руси завелись! Дохнул наш солдат на Рейне-реке, у черта на рогах, а.., за што? За конжурации «Конжурации — комбинации.» венские!

После Шувалова вскочил родной брат канцлера — Ми-хайла Петрович Бестужев-Рюмин и прокричал в неугасимой лютости:

— Англо-русский альянс похерен сам по себе альянсом Пруссии с Англией, и канцлеру столь великой державы, какова есть Земля Русская, не пристало в деньгах унижаться… И ты, братец, сердечней был бы в политике, коли не имел бы личной выгоды!

Отомстил. Брат брату — отомстил. И тут.., раздался сухой треск пергамента. И тут.., закружились, оседая, клочья рваных бумаг. Это Елизавета, ни слова не сказав, уничтожила конвенцию.

Она ее просто порвала на куски. И разбросала эти куски.

— Бог видит, — сказала она со слезами, — что я невиновна. Я порвала только бумагу, но король аглицкий порвал нашу дружбу. Денег из одного кошелька с Пруссией — не брать! И войне с Фридрихом — быть: готовьтесь, люди!..

Только один Михаил Воронцов малость помялся при этом.

— Позволяет ли состояние империи нашей эдакую трату людей и денег? — вопросил он у Конференции осторожно.

Но на эти слова робкого вице-канцлера даже не обратили внимания. Конференция была едина в мнении: Пруссию вернуть в ее старые границы, отбросить армии Фридриха от рубежей, чтобы король не зарился на русскую Прибалтику, а Польшу просить, дабы пропустила через земли свои войска русские на просторы Европы, где Фридриха они бить станут…

Вопрос о войне России с Пруссией был решен коллегиально.

* * *

Курьер британского посольства, спешивший из Петербурга в Лондон, всегда имел привычку задерживаться в Берлине. Совсем ненадолго, — пока сэр Митчелл (посол английский при Фридрихе) успевал снять копии с депеш Вильямса, чтобы тут же отвезти их в Потсдам — лично в руки королю Пруссии…

Так было и на этот раз.

Фридрих прочел «Секретную декларацию Елизаветы» в скорбном молчании, но спокойно. И так же невозмутимо заметил Митчеллу:

— Россия, еще не начав воевать, уже начала одерживать победы.., хотя бы перьями!

— Я вас не понял, сир, — поклонился ему Митчелл. Король искоса глянул на дипломата:

— Бросьте, Митчелл! Вы меня хорошо поняли… Посол склонился еще ниже и промолчал, пряча лицо.

— Эта декларация России, — продолжил Фридрих, — делает ваш договор с русскими совсем бесплодным. Вы напрасно старались, заключая его! Но декларация ставит под смертельный удар и мой договор с вами. Выходит, я тоже напрасно старался, заключая его с вами… Может, скажете, что опять не поняли? Тогда мне пришлют в Берлин другого посла, который окажется понятливее вас.

Митчелл пытался возражать, но король остановил его:

— Я не рассчитывал на дружбу с Россией, но теперь она не желает оставаться даже нейтральной. Она очень активна, эта страна! Я отсюда слышу скрип перьев, но скоро зазвенят шпаги! Вы, англичане, как всегда, укроетесь на острове, а все колотушки достанутся мне одному…

— Ваше величество, — сказал Митчелл, — в Лондоне желают отозвать из Петербурга сэра Вильямса, как неугодного более двору Елизаветы. Он не сумел предупредить события!

— Вильямса, — ответил король, — можно было бы убрать из России, если б Англия имела в запасе дипломата лучшего, чем он… Но пока Вильяме остается лучшим дипломатом вашего королевства, отзыв его нежелателен. Удаление его было бы несчастием для «молодого двора» в Ораниенбауме, который питается исключительно его добрыми советами…

Ораниенбаумское семейство издавна занимало воображение короля: помощь ему надобно ждать именно оттуда — из Ораниенбаума.

И великий князь Петр, и великая княгиня Екатерина были его родственниками… Фридрих знал, как его боготворит Петр!

Короля навестил друг детства Финк фон Финкенштейн:

— Фриц, что ты скажешь теперь? Не я ли предрекал тебе одиночество? Ты приобрел много денег, но зато растерял союзников. Кто поможет тебе в твоих будущих битвах?

— В том колоссальном предприятии, какое я задумал, деньги будут нужнее друзей, — ответил Фридрих. — Пророк все-таки я, а не ты… Я распланировал свою игру до мелочей. Но не мог же я предвидеть вот эту пакость!

И он перебросил другу копию с «Секретной декларации».

Итак, Россия не дала себя обмануть, — в самый последний момент она ужом вывернулась из дурацкого положения. А что приобрел он, король Пруссии? Теперь следует ждать удара. Оттуда — из-за лесов Ливонии, из туманных болот Жмуди, и — прямо в сердце бранденбургских королей — по любимой и верной Пруссии.

По Кенигсбергу!

— Мы предупредим удар, — сказал король. — Кто нападет первым, тот наполовину уже выиграет… Печалиться рано.

Фридрих поспешно собирал свои армии, прямо указывая солдатам, против кого он их готовит, и потсдамские гренадеры распевали:

Когда придет великий Фриц И хлопнет лишь по пузу — В кусты от пушек побегут Русаки и французы…

…Читатель, не узнаешь ли ты в этой песне прародительские мотивы мюнхенского Хорста Весселя?

Елизавета, которая так и умерла, не слишком-то доверяя картам, где королевство Англии рисовалось в окружении воды, — вряд ли она понимала все величие своего времени.

Но она была «дщерь Петрова», и это во многом определяло ее поступки. Елизавета зачастую двигалась на ощупь — зато хорошо осязала предметы.

Историки дружно изругали ее за гардероб из 45000 платьев, однако не забыли отметить и устойчивый патриотизм этой сумбурной натуры.

Конференция при русском дворе работала, и отныне голос Елизаветы, весьма авторитетный в Европе, был лишь эхом коллегиальных решений. И надо сказать, что последние годы ее жизни этот голос звучал сильно и верно.