Нечистая сила [= У последней черты] - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 60

Богров был уничтожен. Наивно прозвучали его слова:

– Но папа дает мне всего полсотни в месяц.

Кулак жандарма в бешенстве молотил по столу.

– Так на что же ты, подонок, их тратишь?

– Разрешите мне уйти? – живо поднялся Богров.

– Сидеть! – гаркнул Кулябка. – Или тебе кажется, что здесь романтика? Нет, братец. И над нашей лавочкой, как и в твоей вонючей «Дорефе», золотом выбиты слова: ВОШЕДШИМ СЮДА ВЫХОДА НЕТ. – Богров при этом даже вздрогнул. – Я тебе не папа с мамой, – продолжал Кулябка спокойнее, – и давать буду по сотне. А за долг в рулетку расквитайся-ка, братец, сам!

Встретив на себе обратный колючий взгляд, Кулябка вдруг понял, что перед ним не желторотый птенец, не знающий, где подзанять деньжонок, – нет, перед ним предстал опытный гешефтмахер, который пятьдесят рубликов от папеньки уже расчетливо приложил к ста рублям от жандармов, и теперь он, остродумающий подлец, уже прикидывает, на сколько ему этих доходов хватит…

Кулябка с треском выложил перед ним сотню:

– Забирай. А теперь подумай и здесь же, не выходя на улицу, избери для себя тайную кличку… псевдоним.

Предложив это, он смотрел с интересом: «Наверняка изберет себе имя – как с театральной афиши!» Жандарм не ошибся:

– С вашего разрешения я буду Аленским.

– Так и запишем. Нам плевать…

Но рядом с этим именем новорожденного агента-провокатора Кулябка записал и второе, придуманное самим: Капустянский – это уже для внутреннего употребления (точнее – для сыщиков). Николай Николаевич любезно проводил Богрова до швейцарской.

– Я пойду спать, – сказал он жандарму. – Так намотался за день, что ноги не держат. Больше меня не тревожить…

Но сон Кулябки был нарушен звонком по телефону.

– Докладываю, – сообщил агент наружного наблюдения, – гости от Шантеклера выкатились в половине третьего. Замечены: Фурман, Бродский, Фишман, Марголин и Фельдзер…

– Это не все, – сонно сообразил Кулябка, – в гостях у Шантеклера был еще австрийский консул Альтшуллер. Где он?

– Не выходил, – отвечал агент. – Остался ночевать.

– Хорошенькая история, – буркнул Кулябка.

История грязная: в доме киевского генерал-губернатора Сухомлинова, прозванного Шантеклером, остался ночевать некто Альтшуллер, подозреваемый в шпионаже в пользу Австро-Венгрии, причем секретные документы об этих подозрениях находятся в том же доме, где он сейчас ночует…

* * *

В эту ночь на темном горизонте русской истории замерцала звезда провокации.

Осыпались листья осени 1907 года.

Каждая женщина вправе сама решать, сколько ей лет. Марии Федоровне исполнилось уже шестьдесят, но вдовая царица была еще миниатюрна, как барышня. При резких движениях на ней посвистывала жесткая парча, в руке трещал костяной веер; на груди Гневной умещалось, трижды обернутое вокруг шеи, драгоценное ожерелье из двухсот восемнадцати жемчужин – каждая с виноградину. Когда революция пошла на убыль, она съездила в Вену, где существовал единственный в мире Институт красоты. Там ей надрезали веки глаз, в которые врастили каучуковые ресницы – как шпильки! Лицо стареющей женщины облили каким-то фарфоровым воском, предупредив, что за успех не ручаются. Это верно: «фарфор» сразу дал массу мельчайших трещинок, отчего лицо императрицы стало похоже на антикварную тарелку. После этой рискованной операции Мария Федоровна сразу же произвела вторую. Неожиданно для всех она вышла замуж. Из трех своих любовников царица выбрала в мужья одного – своего гофмейстера князя Георгия Шервашидзе…

В Царском Селе она появлялась как майская гроза.

Между сыном и матерью возник серьезный разговор:

– Я слышала, Ники, что ты недоволен Столыпиным. Но без него тебе нечего делать. Можешь сразу убираться в Швейцарию! Только он, последний русский дворянин, еще способен скрутить революцию. А на кого ты еще мог бы так опереться?

– На Руси, мама, народу хватает.

– А тебе кто нужен… народ или министры? Столыпин – это наш Бисмарк, так не повтори ошибки кузена Вилли, который много потерял, удалив с мостика главного лоцмана германской политики. Где ты еще найдешь второго Столыпина? Камарилья льстецов и жуликов способна поставить лишь петрушку для придворной ярмарки.

– Бог еще не покинул меня, – отвечал император.

– Бог! – воскликнула мать. – У тебя с ним какие-то странные отношения. Ты говоришь «я и бог» в таком тоне, словно бог уже генерал-майор, а ты пока еще только полковник…

В этом году русский обыватель придумал про царя такую загадку: «Первый дворянин, хороший семьянин, в тереме гуляет, столом гадает – стол мой, столишко, один сынишка, четверо дочек, женка да мать, а… куда бежать?» Алисе царь говорил:

– В Древнем Риме толпа требовала у цезарей хлеба и зрелищ, а сейчас от нас хотят видеть только скандалы. – При встречах с премьером он пытался шутить: – Петр Аркадьич, а ведь вы – мой император! – Но за шуткой таилось уязвленное самолюбие. Столыпин – монолитная фигура реакции, и этот классический монумент самодержавия отбрасывал на престол такую густую тень, в которой совсем уже не был различим император. Николай II не раз уже пытался накинуть узду на премьера: – Петр Аркадьич, отчего вы так старательно избегаете Распутина?

– Ваше величество, – отвечал тот, непокорный, – да будет позволено мне самому избирать для себя приятелей…

На парадах, когда Николай II, сидя в седле, перебирал поводья, пальцы рук его безбожно тряслись, и лощеные гусарские эскадроны, в которых было немало мастеров-вахмистров, готовых выпить и закусить огурчиком, про себя отмечали: «Эге, Николашка! А ты, брат, тоже, видать, зашибаешь…» Алкоголь всегда был сильнее кесарей. На полковом празднестве царскосельских стрелков, упившись, царь в малиновой рубахе увлекся пляскою своих опричников и, следом за ними, выкатился из казармы на улицы, демонстрируя перед прохожими свое умение плясать вприсядку. Но при этом он еще выкрикивал слова лейб-казачьей песни:

А и бывало – да, да и давала – да,

да другу милому да целовать себя.

А теперь не то, да не стоит его

да лейб-гвардейский полк

да в нашем городе…

Потом кувыркнулся в канаву. Конечно, в канаве не ночевал (все-таки царь!), но в канаве уже побывал…

* * *

Плачущая Анютка Танеева позвонила Распутину:

– Прощай, отец… выдают меня за лейтенанта.

– Ступай! – отвечал Гришка с широкой лихостью. – Но добра от флотских не жди. Вижу я, что не уживетесь вы!

Непонятно, на что рассчитывал бравый лейтенант, но святых чувств к невесте у него не было да и не могло быть. Вырубов кое-что знал о связях невесты, и кто говорил – сам царь, кто говорил – генерал Орлов… А свадьба была значительна и торжественна («Неутешно плакала императрица; так она рыдала, как не рыдает купчиха напоказ, выдавая своих дочек. Казалось бы, могла ея величество удержать свои слезы в своих комнатах…»). Вырубов знал, что попалось ему не сокровище. А потому, когда торжественная часть брачной процедуры закончилась и молодые остались одни, свитский моряк изволил заметить: