Нечистая сила [= У последней черты] - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 152

– Прогони Щербатова! – взывала она к мужу.

Николай II не раз авторитетно расписывался в своем безволии, часто даже подчеркивая это свойство своего характера. Но бывали моменты, когда он буквально сатанел от изобилия поправок, вносимых в его решения Распутиным и всем этим «бабьем».

– Не забывай, – напомнил он жене, – что наш друг может говорить что хочет, но ответственность несу только я. А я не в силах взять Щербатова и тут же его выгнать…

Щербатов откровенно скучал по лошадям, не представляя, что ему свершить в МВД, но вскоре нашел себе дело – в тридцать четыре часа, без предварительной подготовки, со службы полетели вверх тормашками все губернаторы и чинодралы с немецкими фамилиями. Вой стоял по империи страшный… А Распутин, потеряв голову от страха, курсировал теперь между Тюменью и Петербургом: слабость цензуры припекала его так, будто Щербатов посадил его на раскаленную конфорку. Царю он переслал свою гребенку, и Алиса наказала мужу, чтобы перед принятием важных решений не забывал ею расчесываться. По настоянию царицы Горемыкин устроил нагоняй Поливанову.

– Почему в печать просачиваются суждения противоправительственного характера? – брюзжаще вопросил он.

– Ничего подобного, – отвечал военный министр.

– А клевета на Григория Ефимыча?

– Впервые слышу, что Распутин – наше правительство…

Горемыкин и сам почувствовал неудобство.

– Алексей Андреич, я не знаю, кто там и что там… Я лишь передал вам высочайшую волю, а дальше – сами разбирайтесь.

Тайком, смиренный и робеющий, Распутин вернулся в столицу, где на вокзале его встретил синодский казначей Н. В. Соловьев в черных очках, похожий на слепца-нищего, и его толстая коротышка жена, которая плясала на перроне от восторга:

– Ах, отец… отец приехал… отец ты мой!

– Ах, мать, – приплясывал Гришка, – ах, мать ты моя!

Он боялся ехать к себе на Гороховую и укрылся в квартире Соловьевых… Обер-прокурор Самарин тут же повидался с царем.

– Государь, заступая на свой пост, я ведь ставил непременным условием, чтобы Распутина в столице никогда не было…

Гришка все же успел побывать в Царском Селе, после чего филеры зарегистрировали, что на автомобиле Вырубовой он был подвезен ею к вокзалу, сел в вагон (филеры тоже сели!) и поехал обратно в Покровское… Распутин охране угрожал:

– Это вы донесли, что меня Соловьев встречал?

– Наше дело маленькое, – отвечали филеры.

– Маленькое, да языки у вас отросли большие. Вот, погодите, ужо я окрепну, так языки-то вам поганые оборву…

Подвыпив, он познакомился в поезде с двумя дамами, которые сошли в Камышлове; явно скучая, притащился в купе к филерам.

– А я царя тоже видел, – проболтался Гришка по пьянке. – Папа и указал мне, что это вы, суки, донесли о моем приезде. Папа мне отдельный вагон давал, но я отказался, потому как одному в пустом вагоне ехать скушно. А я теперь перемен жду…

Терехов спросил – какие ж тут перемены?

– Теперича не до жиру – быть бы живу…

– Э-э, дурак! – отмахнулся Распутин. – Скоро из Ставки дядю Николашу попрут, а Щербатова и Самарина тоже не станет…

В Тюмени он сел на пароход, который вез новобранцев. Дал им пятнадцать рублей и пел с ними песни. Был пьян и все время пил, забегая в каюту (в иллюминатор одна за другой вылетали опустошенные бутылки). Проспавшись, он полез на солдат в драку, крича, что они украли у него из кармана три тысячи рублей. Получив по зубам, Гришка стал приставать к буфетчику, будто тот обворовал его каюту, и подбил парню глаз. Капитан сказал, что выбросит Распутина за борт. «Распутин, – записывали филеры, – опять удалился в каюту и у открытого окна, положив голову на столик, что-то обиженно бормотал, а публика им любовалась. Из публики было слышно: „Распутин, вечная тебе память как святому!“ Другие говорили: „Надо его машинкой оболванить, обрить начисто“… Когда пароход причаливал к пристани села Покровского, Гришка валялся в каюте мертвецки пьян, матросы выкинули его на берег, словно мешок с отрубями, – так и шмякнулся! А там его встречали с телегой дочери, которые с большим трудом взвалили батьку на подводу, повезли кормильца домой… Следом за телегой шагали по зыбкому песку филеры департамента полиции, рассуждавшие:

– И когда эта мука кончится? Сколь годков прошло – из-за этой сволочи покоя не видим. Пришить бы его, паразита…

Утром Распутин вышел на двор, спрашивал филеров:

– Эй, робяты, а сколь я вчерась выпил?

– Не знаем. Нас ты не угощал…

С помощью записки от царицы он пристроил своего Митьку на службу в 7-ю роту тюменского гарнизона – подальше от фронта. И сказал сыну: «Терпи! Скоро я учну мир с немцами заключать…» Потом Распутин дрался со своими родственниками, они ему расквасили в кровь всю харю, при этом без стыда горланили по селу:

– Мы тя знаем! Тебе бы тока Нюрку за… держать!

Министр внутренних дел князь Щербатов руки имел длинные, и по его настоянию тобольский губернатор А. А. Станкевич велел арестовать Распутина с заключением в тюрьму на три месяца за беспробудное пьянство и неприличное приставание к женщинам… Гришка спешно бежал из Покровского, опять тянулась по песку телега, а за телегой ползли скучные усталые филеры.

– И когда ж это кончится?

* * *

На квартире Бадмаева, где он решил укрыться, сидел Курлов, распевая блатные песни. Это удивительно, что человек, всю жизнь сажавший других по тюрьмам, обожал тюремную лирику… Закрыв глаза, жандармский генерал с большим чувством выводил:

Централка – и ночи, полные огня,

Централка – зачем сгубила ты меня,

Централка – я твой последний арестант,

Па-агибли юность и талант

В стена-а-ах тва-а-аих…

– А-а, друг, и ты здесь? – обрадовался Распутин.

Курлов глянул косо. Жандарму не везло. С началом войны получил права генерал-губернатора в Риге, где полно баранов и баронов, шпику и марципанов. Немцы наступали, бароны кричали «хох!», баранов зарезали, шпик и марципаны исчезли из продажи…

– А теперь меня под суд отдают, – сообщил Курлов.

– За што, мила-ай?

– В основном инкриминируют мне потворство курляндским баронам и саботаж в эвакуации рижских заводов… Спасибо Бадмаеву: принял на постой, как старого мерина. Живу на его счет. А у меня ведь, знаешь, семья. Жену взял у одного идиота, уже с детьми, да еще, дурак такой, своих кучу понаделал… Вот кручусь!

– А кто, скажи, при Столыпине меня охранял?

– Я.

– Мать честная! – засмеялся Гришка.

– А чем тебе плохо было со мной?

– Да не жалуюсь – с тобою жить было можно. – Он спросил, дома ли Бадмаев. – Я у него приютиться хочу. На Гороховой что-то боязно. Газеты лаются. От сыщиков Белецкого нет отбою…