Моонзунд - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 90

– Идиот… Сдали – у кого чести нет. У меня есть! Понимаешь, у меня есть честь… Убирайся вон, шантрапа несчастная.

Плача, он вышел на палубу. Его трясло. С мостика заметили:

– Наш старлейт ревет… чего это он?

Артеньев задрал лицо кверху:

– Сигнальцы! Не отвлекаться от рейда…

К нему подошел Семенчук и ничего не спрашивал.

– Помнишь Ирину? Ее уже нет…

Подбежал рассыльный, звеня на груди цепкой дудки:

– Господин старлейт, вас просят… командир просят.

Грапф все уже знал. На столе командира «Новика», рядом со служебными делами, лежали бумаги комитетов, офицерских комиссий и резолюции собраний… Политика задавила службу!

– Сочувствую вашему горю. Наверняка лед сойдет только к маю. Да еще в битом наплаваемся. Езжайте смело… на недельку.

В судовой канцелярии получил жалованье и отпускные из расчета по 45 копеек на день (матрос в командировках получал 5 копеек).

– На что ж я жить стану? – спросил Артеньев. – Самый последний дурак знает, что один день в Питере обходится в десять рублей. Это – без коляски, если буду на трамвае ездить…

Писарь с красным бантом поверх робы вмешался:

– Жрете вы много! В тарелку все денежки и вылетают.

– Это ты жрешь. На тебе клопов уже давить можно…

– С революционным народом так не разговаривают, – обиделся писарь.

– А как с ним надо разговаривать? Как Дейчман?

* * *

Поехал в Петроград, имея при себе оружие. Заодно повез домой первую связку книг. Сейчас на дивизии неспокойно: не немцы, так свои… на цигарки свертят! О, господи…

Петроград! – большинство петербуржцев презирало это слово, которым из побуждений квасного патриотизма заменили гордое выражение «Санкт-Петербург». Казалось, что в столице, потерявшей с приставкой «санкт» свою святость, поселилось что-то дикое и безобразное. И никогда еще Петербург – Петроград не был так порочен и продажен, как в эти дни – после февральской революции. В подвалах – притоны, кабаре, шантаны с раздеванием женщин; на улицах – ворье, жулики, спекулянты, малолетние проститутки с подмалеванными глазами, которые так и хватают тебя за рукав… «Грех – это хорошо» – вспомнились слова – Распутина.

Скорее прочь – в квартиру! Закрыться, как в каюте.

Сестра не ушла из жизни без последнего слова к нему. Артеньев как только глянул в записку ее, так сразу все понял. «Социальные» опыты окончились поганым осквернением. Он спустился к соседям ниже этажом, где жил запуганный статский советник. Попросил разрешения позвонить от него по телефону. Соединил себя с квартирой профессора Пугавина. Абсолютно спокойным голосом, и сам дивясь своему спокойствию, Артеньев пожелал Пугавину:

– Прогрессивная личность, с вами говорит известный мракобес. Я не могу сдержаться, чтобы не пожелать вам от чистого сердца: завтра же попадите под колеса трамвая со всеми своими отпрысками! Вам, как светилу, наверное, не понять, что люди есть люди, и они не подопытные лягушки… Мерррзавец!

Повесив трубку, старлейт повернулся к растерянным хозяевам. Извинился за этот разговор. Его стали расспрашивать о флоте:

– Говорят, всех убивают… это правда? Говорят, в Кронштадте проститутки теперь заседают в президиуме Совета… это правда?

– Нет, это неправда. Всего на Балтике убито сто сорок офицеров. Что же касается проституток, то Кронштадт в первую же ночь восстания занялся их выселением из крепости…

– И куда же? Куда их выселили?

– Известно куда – к вам, в столицу…

Поднявшись к себе, долго стоял в прихожей, размышляя. Вопрос отныне не стоял для него так: «Когда кончится война?» Вопрос был погружен в глубину: «Когда закончится все?» По улице прошел какой-то пьяный, раздрызганный юнкер, громко распевая:

А-афицер выходит в ямбургцы,

в ямбургцы!

в ямбургцы!

«Не вовремя ты выходишь в ямбургцы», – подумал о нем Сергей Николаевич. Из громадной квартиры еще, кажется, не выветрился сладковатый запах тления. Он открыл все форточки и ушел. На улице спросил солидного господина-прохожего:

– Очевидно, вы истинный петербуржец. Я тоже… Сейчас в городе все смятено. Все непонятно. Я с флота… Хотел бы немножко встряхнуться. Забыться. Подскажите, где это можно сделать?

Господин (истый петербуржец) взмахнул тростью:

– Встряхнуться сейчас на старый лад допустимо только в «Астории». Поверьте моему опыту, что только там еще знают толк в пулярке, обжаренной в хрустящем горошке. Наконец, в погребах от мсье Террье, кажется, еще остался портвейн, который родился в тот год, когда мой прадед участвовал в Венском конгрессе.

– Благодарю, – откланялся Артеньев.

– Поспешите, юноша! Жизнь столь скоротечна, ее сладкие мгновения считанны. Пейте до дна веселия чашу, пока старость еще не охладила ваших членов…

Сразу видно, что это старый петербуржец!

* * *

Как будто кто-то шаловливый передвинул стрелки времени – назад, через годы войны, через дни потрясений и убийств…

Сиянье люстр и зыбь зеркал

Слились в один мираж хрустальный,

И веет, веет ветер бальный

Теплом душистых опахал…

– Как же дальше? Я забыл. Все забыл… Нет, помню:

Похолодели лепестки

Раскрытых губ, по-детски влажных,

И зал плывет. Плывет в протяжных

Напевах счастья и тоски…

Он осмотрелся. На гноище старого мира Петербург сохранил красоту женщин. Не женщины – королевы плыли перед ним, зажмурив глаза, в сиянии бриллиантов, в искрометных мехах. Это не его королевы. Он смотрел на них вполприщура, как глядят на чужую пищу, чтобы не оскорбить аппетита людей, поглощавших ее!

Моя королева далеко… в Либаве. А ведь я там был счастлив. Почему в жизни всегда так: прожитый день, обыденный и серый, по прошествии времени вдруг обретает яркую красочность?

Он опьянел. Одинокий, он разговаривал сам с собой. Иногда это очень полезно – поговорить с самим собой. Вслух, как идиот… Мимо него протиснулся коренастый господин в штатском, которого Артеньев узнал сразу. Это был тот самый полковник-хам из разведки, который два года назад сказал ему, что он, Артеньев, стал мешать. Рядом с ним, вся в нежных муслиновых шелках, храня на губах ангельскую улыбку, прошла мимо его королева…

Артеньев резко встал. Артеньев резко сел.

– Любезный, – подозвал он официанта, – мне чрезвычайно нравится эта дама. Рядом с нею какой-то… муж, что ли? Передай эту записку даме. Незаметно, чтобы только ей, только ей…

Клара что-то ела. Что-то пила. Далекая. Недостижимая.

Официант вскоре вернулся, принеся карточку вин.