– Вас всех, офицеров, к стенке надо.
– За что?
– Еще спрашивает! Скажи спасибо, что живым отпускаем…
– За что?
– Холуй ты царский, – влепили на прощание, как пощечину…
Ушли. Он отцепил манжеты, отбросив их от себя. Книга лежала в стороне, затоптанная сутолокой ног. И вот тогда он заплакал. Но слез этих себе не простил. Ожесточась, быстрым шагом вернулся в гавань. Прямо от сходни приказал вахте:
– Большой сбор – все наверх!
Грянули звонки. Буцая в палубу, сбегались матросы. И застывали на корме, лицами внутрь эсминца, двумя фалангами. Ветер мусолил ленты, гремели на ветру жесткие робы.
– Слушай все! – сказал Артеньев. – Сейчас в городе меня избили… матросы. Матросы флота избили офицера флота. За что? Но, кажется, они сами не знают. Меня назвали «холуем царским». И я здесь, перед всей командой, заявляю, что ничьим холуем никогда не был. Я не политик и революций не делаю… Я только строевой офицер. Кадровый. Меня в корпусе вашим «измам» не обучали. Но, как офицер, я знаю, что без дисциплины нет флота. Без флота не будет победы. Слушайте все… Вы знаете, я был строг. При царе. Но я никогда не завинчивал гаек. А теперь стану! Да… И чем больше расхристаетесь, тем круче я стану требовать с вас порядка.
Он потрогал разбитую губу и закончил как обычно:
– Ррразойдись по работам!
– Не расходиться, – послышался голос Хатова, который соизволил вернуться из отлучки и теперь, как последняя скотина, лез через леера на борт эсминца. – Не расходись! Теперь я говорить буду…
Кажется, он был пьян, но говорил складно:
– Братва, слышали, что старшой заливал нам тута? Мало вчера ихнего брата угробили – надо бы и нашего прихватить за компанию. Вы слышали голос платного наймита буржуазии? Это к чему же он всех нас призывает? В старые времена? Дисциплинки ему хочется?
Хатов осекся – прямо на него в упор глядела жуткая дырочка револьвера. Когда Артеньева били, он про него забыл. А вот теперь вспомнил. И навел.
– Убирайся. Или прихлопну. Как муху…
5
Вице-адмирал Андрей Семенович Максимов, начальник Минной обороны флота, ступил на палубу посыльной «Чайки». Ни тебе фалрепных у трапа, ни тебе «захождения» на горнах, ни тебе вахтенных, отдающих честь, – разболтались! Окружили его с карабинами:
– Вскинь руки! Ребята, хватай браунинг у него…
Скрутили адмиралу руки, потащили его в корабельный карцер. В дверях он уперся ногой, не давал себя закрыть:
– Стой! Один только вопрос: что я вам худого сделал?
– Все вы одним лыком шиты. Давай посиди тут, а мы за это время судьбу твою порешим как следует… по справедливости!
Сбили ногу адмирала с комингса – дверь задраили.
* * *
Непенин обвел флаг-офицеров суровым взглядом:
– Колчак-то, господа, мерзавцем оказался… На митингах треплется. Всю полицию разогнал, а в Ливадии великим князьям обыск устроил. Вскормили мы с вами змия у груди своей…
По салону обеспокоенно расхаживал князь Черкасский:
– Революция пошла с креном на левый борт. Метацентр высоко поднялся, и Россия может опрокинуться кверху килем…
На столе комфлота лежали груды бумаг, разложенные стопками. Рука адмирала Непенина, Мягкая и розовая, парила над этнами и везувиями восстаний, как над раскаленными плитами:
– Вот Кронштадт… вот Ревель… в Або пока спокойно. Ренгартен почти не спал эти дни, взвинченный до предела. Время от времени, наглотавшись новостей и слухов, он забегал в каюту, торопливо доверяя впечатления своему дневнику:
«Жалко смотреть на Непенина – так он устал, бедняга, так он травился и с таким трудом сдерживался… Провокация по радио: смерть тирана… Развал полный! Опять надо рассчитывать на Бога, на чудо… Дал мысль Непенину снять везде царские портреты. Уже приказано им… Депутаты к Адриану (к Непенину. – В. П.) приходили – он выслушал их. Велел для них в столярной мастерской дать чаю с хлебом… Неужели все погибнет?..»
Офицеры-заговорщики были обеспокоены.
– Только бы наш комфлот не вздумал выступать с речами перед матросами. Так, келейно, он еще держится в рамках демократии. Но случись митинг команд, он же гавкнет… обязательно гавкнет!
Революция шла по флоту зигзагом: побывав в Кронштадте, она навестила Ревель, а теперь подкрадывалась к Гельсингфорсу.
На совещании флагманы стали терзать Непенина упреками.
– Это преступно! – кричали из зала. – Это несовместимо с понятием о чести… Разве можно порывать с династией так легко?
Красный как рак, Непенин отбивался от флагманов:
– А что мне прикажете делать, если вся Россия отшатнулась от престола… вся! С царем порвали люди, знавшие его от самых пеленок. У нас, господа, сейчас уже нет иного выхода, как идти в струе за новым кабинетом России…
Поднялся адмирал Бахирев, заявивший конкретно:
– Остаюсь верен его императорскому величеству.
– Михаил Коронатович, – с горечью ответил ему Непенин, – неужели ты думаешь, что я монархист меньше твоего? Ты же меня знаешь. Но сейчас война. Верь, как я верю, что после войны государь снова займет престол. А теперь флагманам нельзя разбегаться. Бороться нам предстоит не только с немцами. Но и здесь… в своем доме!
С флагманами он справился. Но общения с командами не избежать, и Непенин был вынужден выступить перед матросами с дредноутов. Свой монархизм он запечатал в душе, как недопитое вино в бутылке, и держался на митинге идеально. Заговорщики-офицеры перевели дух. Но тут из команды «Полтавы» адмирала спросили:
– А кады мыло дадут? Кады белье грязное сменят?
Непенин сорвался. В одну кучу адмирал свалил революцию и грязное белье с мылом. Наполняясь гневной кровью, он кричал:
– Страной управляет черт какой-то! Кронштадтцы – сволочи и трусы. Красные фонари на клотиках зажигают, предатели… бордель развели на флоте! Спрашивайте еще – я вам отвечу!
Его спрашивали об уважении к матросу, чтобы разрешили курить на улице, чтобы честь не отдавать офицерам. Непенин распалился:
– А вы и не нужны мне со своей «честью»! Хотите по улицам с цигарками шляться – ну и шляйтесь… Только полезьте ко мне на «Кречет», не суйтесь в мои дела, тогда худо будет!
Кажется, он и сам понимал, что его занесло. Занесло в безудержности лая, помимо воли его, как тогда в Ливадии, когда он без передышки лаял на императрицу. Императрица его простила, но революция может не простить. В командах слышался ропот:
– Слыхали? Дракон был – драконом и сдохнет…
Неожиданно выручил Керенский – обратился ко всему Балтийскому флоту со строгим приказом к матросам, чтобы во всем повиновались Непенину, власть которого признана Временным правительством… Адриан Иванович даже обмяк от удовольствия: