Моонзунд - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 33

Сбежались смотреть литовские села,

как, поцелуем в обрубок вкована,

слезя золотые глаза костелов,

пальцы улиц ломала Ковна.

Варшава пала, Ковна пала, Митаву и Шавли немцы взяли…

Гинденбург нажимал на Ригу, на Ригу, на Ригу!

Войдя в Виндаву, немцы нашли там взорванные причалы, обгорелые руины вокзала. Русские миноносцы рыскали по ночам вдоль кромки берега, снимая персоналы маяков (с их детишками, картошкой с огорода, с блеющими козами), команды радиопостов, прислугу приморских батарей. Теперь уже вся Курляндия была оккупирована немцами, и Гинденбург нашел здесь много мяса и сала, молочные реки и сливочные озера, – принц Генрих Прусский просто лопался от зависти к армии, ибо германский флот никак не мог угнаться за германской армией… «Стыдно!»

Гинденбург наседал на Ригу, где спешно формировались батальоны латышских стрелков, и в добровольцах отказа не было: многовековая ненависть латышей к германцам не требовала даже агитации. Русские солдаты, плечо к плечу с латышскими стрелками, задержали военщину кайзера под самой Ригой, ну буквально под самыми ее пригородами – во мхах Тирольских болот, в гудящих соснами лесах возле чистого озера Бабите. «Что будет дальше?..»

– Дальше, высокий принц, – напутствовал Тирпиц гросс-адмирала Генриха, – ваш флот должен проломиться через Ирбены, чтобы подкрепить Гинденбурга с моря и пресечь господство русских в Рижском заливе… – Палец Тирпица плотно лежит на карте. – Это просто, – говорит он, – надо лишь выбить пробку из Ирбен. Я знаю, что у русских там собран хлам, а не корабли. Ни одного линкора! Смотрите сюда, мой принц…

В начале августа над Балтикой грохотал затяжной шторм. Старенький миноносец, из бортов которого волной выбивало заклепки, вернулся в Гельсингфорс с моря. С его борта сошел измотанный качкой и бессонницей контр-адмирал Адриан Непенин: этот офицер, помимо любви к авиации, обладал еще страстью к шпионажу. Непенин был главою всей флотской разведки на Балтике… На штабном «Кречете» пышные ковры глушили его тяжелые шаги. Срывая с плеч макинтош, Непенин почти вломился в каюту комфлота Канина.

– Думато! – заявил от комингса. – Они идут, и большими силами. В Либаве уже черт ногу сломает от обилия кораблей разной классификации. Команды наших подлодок валятся с ног… Дайте мне чего-либо выпить, Василий Александрович!

Канин измерил свою каюту точно по диагонали – из угла в угол. Остановился, посверкивая стеклами очков:

– Смешно сказать, но Рижский залив держат четыре канлодки, несколько эсминцев… Что там еще? Мусор. Остается одно – надеяться на богатырскую русскую силушку, которая все переможет.

– Да пошлите вы туда новейшие дредноуты из Гельсингфорса!

Канин еще раз отстукал по телеграфу в Ставку просьбу, чтобы ему позволили ввести в бой линкоры типа «Севастополь», иначе флот не уверен в обороне Ирбен и силам Рижского залива предстоит полный разгром и уничтожение, ибо немцы могут не выпустить его на север – через Моонзунд… Ставка ответила: нет!

– Видите, как с нами разговаривают? – спросил Канин. – Могу послать только обломок, прошлого, музейную реликвию – линкор «Слава», который правильнее бы называть лишь броненосцем…

…Палец адмирала Тирпица заостренным ногтем рвал карту.

– Это же так просто, мой высокий принц! – говорил он.

* * *

Словно прекрасные жемчужины, нанизанные на одну нитку, тянутся вдоль пляжей, сверкая с моря, знаменитые курорты – Добельн, Ассерн, Кеммерн, Майоренгоф и Шлока. Вот за теми каштанами, что согнуты ветром, за пляжными киосками, где еще недавно торговали мылом и полотенцами, мороженым и шипучей водой «Аполлинарис», – сейчас здесь раскисли под дождями вдруг ставшие неуютными санатории и кургаузы, затихли хрупкие раковины павильонов для музыки, для флирта, для осторожных первых поцелуев… Все кончилось! И растеряны в панике игрушки детей на песке; море еще иногда бросает на берег забытые зонтики приезжих дачниц и шлепанцы петербургских сановников. Гинденбург уже рядом: спасайтесь, люди!

Пусто – и германский снаряд взрывает горячие пески штранда, гаснут с моря теплые искры купален… Спасайтесь!

Осыпана ночным дождем, «Слава», как безмолвная тень, вошла в Ирбены. Соратники молодых лет «Славы» давно опочили возле Цусимы, а линкор, сочась железными швами, дожил до расслабленной корабельной старости. Не так уже, как раньше, бьется его сердце – машины, побаливают котлы-желудки, в артериях магистралей не так уже бурно пульсирует кровь воды и пара… Старость – не в радость (даже нам, кораблям!). Механики каждодневно, словно больничную карточку, заполняют графы журналов – о повреждениях, о появлении течи, об ослаблении корпуса…

Тихо струясь корпусом между берегом и минными банками, «Слава» вступила в Рижский залив, словно рыцарь былой эпохи – вся из невозвратного прошлого. Слева по борту остался мыс Церель, справа – от Курляндии – ее засекли немецкие береговые посты. Со стороны залива, из ночной темени, старому кораблю – молодо и задорно – подмигнул молодцеватый юноша «Новик», и линкор ответил ему на позывные своим потухшим слезливым глазом:

«Я здесь… это я… я иду вам на помощь, молодежь!»

В это время к Ирбенам подходил германский флот в составе семидесяти боевых единиц. Случись так, что немцы ворвутся в Рижский залив, и тогда «Слава» обречена на гибель, ибо предательские отмели Моонзунда не выпустят линкор на просторы Балтики. Корабли всегда знают лицо своей смерти – вот оно, это смутное лицо забортной воды, что нехотя вскипает под натиском тупого форштевня. Впереди «Славы» легкой рысцой бежит «Новик» – он бежит легко, будто играючи, и это понятно: он еще молодой… С мостика линкора по раскатам четырнадцати трапов, блещущих медью, минуя множество люков и переходов, спустился командир «Славы», моложавый и симпатичный каперанг Сергей Сергеевич Вяземский (не князь!).

– Готовность прежняя, – напомнил он кают-компании. – В любом случае, господа, прошу объявить по команде, что мы пойдем на гибель, но не отступим. Нам отступать некуда. Сигнал первой же тревоги – возглас славы для нашей «Славы»!

Фамилия Вяземских на Руси была столь широко известна, что многие по ошибке называли его, как князя, «вашим сиятельством», на что Сергей Сергеевич всегда добродушно отвечал:

– Я ведь не сиятельный – я лишь старательный…

«Слава» бросила якоря, и тяжкие звенья цепей с грохотом побежали в море. Зацепились за грунт. Встали. В каюте Вяземского допоздна не угасал свет. Командир линкора вместе с флагманским артиллеристом флота, кавторангом Свиньиным, обсуждал весь трагизм положения. Оба участники русско-японской войны, они понимали друг друга с полуслова.

– Сережа, – говорил флагарт, – ты же не достанешь своей артиллерией до немца, который будет хлестать по тебе с дальней дистанции. У них руки длиннее твоих.

– Володя, я уже решил, что мы затопимся…

Над ночным рейдом, едва не задевая мачт «Славы», в небе могуче прогудел русский «Илья Муромец» – чудо XX века!