Фаворит. Том 2. Его Таврида - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 153

Мадрид предлагал Густаву посредничество к миру.

– К сожалению, – отвечал король испанскому посланнику, – я уже дал согласие посредничать Пруссии и Англии, но эти страны готовы сами включиться в войну против России…

Из Борго он отправил два письма – Питту и прусскому королю Фридриху-Вильгельму. Герцберг верно расценил послание Густава как обстоятельный призыв к войне с Россией (но в это время король Пруссии впал в состояние алкогольной депрессии, затем «слишком погрузился в нирвану сладострастия, чтоб можно было его разбудить»). Весна 1790 года на Балтике выдалась очень холодная, стылая вода нехотя расступалась перед шведскими кораблями. Было начало марта. В гавани Рогервика шведов не ждали. Они разграбили все магазины, заклепали русские пушки, а комендант крепости де Роберти с поклоном отдал свою шпагу герцогу Зюдерманландскому.

– Соберите с жителей деньги, – велел ему герцог.

Контрибуция составила всего 4000 рублей.

– Больше не нашли, – извинился де Роберти…

Все это произошло близ Ревеля, где стояла балтийская эскадра. Чичагов послал в Рогервик полковника Колюбакина:

– Притащи сюда де Роберти, я хочу повесить его…

На эскадре поминали прежнего коменданта Павла Кузьмина, однорукого старца. В начале войны герцог Карл Зюдерманландский тоже приказал ему отворить ворота Рогервика, но Кузьмин отвечал герцогу:

– Сукин ты сын! Отворяй сам… у меня только одна рука, да и та занята шпагой.

А в Николаеве весна обещала быть ранней, обыватели давно спали при открытых окнах. Черный пудель привык к распорядку хозяина: с утра сопровождал его на верфи, где и дремал в стружках, затем, после обеда, бежал следом за ним до штурманского училища, дремля на крыльце, пока Прохор Акимович читал лекции по устройству корабельного корпуса. Курносов жил в достатке, имел прислугу и вестовых, но за все эти годы сыновьям своим даже копейки не послал: пусть обходятся коштом казенным… Неожиданно Ушаков вызвал мастера в Севастополь, а там чего только нет: лимоны, апельсины, орехи грецкие, изюм и халва, миндаль и каштаны, мыло турецкое и хна для волос. Курносов дивился – откуда такое изобилие? Ему объяснили: на флоте турецком сейчас дезертирство повальное, потому Кучук-Гуссейн стал неволить греческих мореходов службой султану, а эллины бегут в Россию на своих кораблях. Товары они разбазарят, корабли русскому флоту продадут, потом и сами на русский флот просятся…

– Слушай! – бодро начал Ушаков. – Турецкий флот пока в Буюк-дере, но скоро явится. Гасан торчит в Измаиле, а к нам нагрянет Саид-бей. Только не путай Саид-бея с Саидом-Али, адмиралом алжирским: оба они флотоводцы изрядные. При Войновиче эскадра наша лишь к середке лета на рейд вытаскивалась, а ныне по весне должны к Анатолии выйти… К тому и вызвал тебя: помогай корабли готовить.

У него все было отлично! Офицерские штаты великолепны. Иностранцев, кроме греков, в Севастополе не осталось. Плохо было только с матросами, но Балаклава сулила дать и их.

Прохор спросил: правда ли, что Потемкин болеет?

– Да. Жаль, не бережет он себя. А коли помрет, нам с тобой худо станется… Но жить при ставке в Яссах я не мог бы! Там знаешь как? Светлейший репку уронит, дюжина холуев знатных бросаются поднимать ее…

Был теплый, хороший вечер. Ушаков и Курносов сидели за столом, вином балуясь, без мундиров – в жилетках белых.

– Федор Федорыч, а скажи-ка ты мне, зачем Потемкину титул гетмана понадобился? Или честолюбия лишнего ради?

– Сплетням не верь, – отвечал Ушаков. – В этом титуле заключена мысль государственная. Не забывай, что Киев – град пограничный, а все, что лежит за Днепром, отрезано от Украины нашей. Потемкин – мужик хитрушший! Пока именует себя «Екатеринославским и Черноморским». А после победы, вот увидишь, объявит свое «гетманство обеих сторон Днепра». И ты понял, что он задумал: объединить Украину Западную с нашею, Левобережной, чтобы все украинцы в единой семье жили… вот ради чего светлейший и пожелал булаву гетманскую!

Адмирал ознакомил сюрвайера с орденом Потемкина, в котором указано: черноморцам прочесать бухты Анатолии, затем штурмовать Анапу с моря, а с берега Анапу станет брать войско Юрия Бибикова, идущее со стороны Кубани… В мае Ушаков вывел эскадру в море, с ним ушли крейсера греческих добровольцев «Панагия Попанди», «Принцесса Елена» и прочие. До самой Анатолии пролегла безлюдная водяная пустыня. Для опознания своих по ночам зажигали два фонаря на вантах, а сходясь ближе, окликали друг друга: «Откудова судно?» – «Николаев». – «Кто командиром?» Ответом был пароль: «Мы богом хранимы…» На подходах к Синопу крейсера разошлись для поиска противника. Ушаков приказал эскадре начать бомбардировку Синопа.

– Кто бы мог подумать, – говорил он офицерам, – что этот городишко был столицею Митридата и даже Трапезундской империи. И уж совсем вчуже мне кажется, что именно здесь, в Синопе, знаменитый Лукулл задавал гостям пиры лукулловские…

Эскадра громила бомбами Синоп и корабли в его гаванях. Появление русских на прибрежных коммуникациях вызвало среди турок страх и панику. Греческие корсары безжалостно топили, сжигали и полонили турецкие суда, но нигде не встретили «султанов» капудан-паши. Зато на флагманском «Рождество Христово» было не повернуться от пленных: турки, греки, армяне, невольники и невольницы, везомые на продажу и теперь от рабства избавленные, черкесы, плывущие с Кавказа на службу Селиму III, «неверные» запорожцы и, наконец, просто нищие… Пленные турки показали: Буюкдерская эскадра еще не оставила Босфора, Саид-бей живет на даче, а часть флота послал в Эгейское море – ловить греческих корсаров Ламбро Каччиони…

– Идем к Анапе, – указал Ушаков штурману.

Черноморский флот совершал первый в истории боевой поход, выполняемый по образцовым планам, в которых все было четко и ясно, как никогда. Но подвела… армия! Анапа отвечала эскадре огнем, и Ушаков понял, что Бибикова под Анапою нет.

– И где он теперь – бог его знает…

На подходах к Севастополю встретили пакетбот, доставивший на эскадру почту от светлейшего. Из бумаг выяснилось, что Юрий Бибиков, еще не дойдя до Анапы, так изнурил солдат, что они едва ноги волокли. А паша Анапы выслал навстречу невольника с караваем хлебным – для Бибикова: «Вот – паша тебе передает, чтоб не сдох от голода, когда назад пойдешь…» Обратный путь был еще страшнее: Кубань разлилась в ширину, как море, а за нею лежала голая степь. Половина войска пала в пути. Потемкин писал о Бибикове как о бездарном подлеце и безумце, поход к Анапе он сравнивал с беспримерным походом Кортеса в Мексику… Потемкин горько оплакивал эту неудачу: «Сколько сим возгордятся турки!»

Эскадра положила якоря на грунт Севастопольского рейда. Ушаков сделал последнюю запись во флагманском журнале: «И тем оной вояж окончен благополучно».

– Эскадре быть готовой к вояжу новому…

* * *

А здесь Балтика, и корабли что-то больно лихие: «Дерись», «Не тронь меня», «Поддержи славу»… Герцог Зюдерманландский держал свой флаг на «Густаве III»; рано утром перед шведами открылась панорама древнего Ревеля, а поперек гавани, заграждая ее, в линию стояли русские корабли, вцепившись в грунт якорями. Английский адмирал Сидней Смит сказал герцогу, что адмирал Чичагов на этот раз поступил очень правильно: