Слово и дело. Книга 2. «Мои любезные конфиденты» - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 52

Было ему о ту пору 22 года, парень вырос смышленым, на лицо пригожим. Чтобы его за господского человека принимали, он брился исправно. Деньги от игры выручая немалые, по старой памяти и воровства прежнего тоже не чурался.

Как-то в Зарядье встретил наставника своей младости — Петра Камчатку; чисто одетый, вор под локтем курицу тащил. Сказал:

— Шастай мне вслед — будет добрый обед… И перекинул курицу через забор во двор чужой, где богатый закройщик Рекс проживал. И завыл Камчатка, ворота тряся:

— Люди, моя курочка-ряба к вам залетела… Ой, пустите! Открыли им ворота, воры проникли во двор Рекса, примечая — какие запоры тут, каковы двери, как окна на немецкий манер створятся. Курицу поймали на огороде и ушли.

— А ночью раструску сделаем, — сказал Камчатка. — Колька Жарков да Филька Куняев, Столяр да Жузла с Лягаем будут… ша!

На ночь Москву рогатками перекрывали, стражи дежурили.

— Кто идет? — у прохожих спрашивали.

— Да мы с добром, — отвечали им воры.

— А чего несешь, коли с добром?

— Да вино тащу… Товарища вот нет, чтобы выпить.

— Ну иди сюда — я тебе товарищем буду.

Так-то воры свободно через рогатки проходили. А после «раструски» закройщика в Зарядье собрались гулящие вместе. Стали вино пить, из соседней бани девок позвали. Говорили воры о разном.

— Вот я, — сказал Ванька Каин, — я ведь боженьку кажинный день благодарю, что подарил он мне судьбу легкую. Гляди, компанья, до чего погано народец живет. А мы, воры, в довольстве пребываем. Государыня наша Анна Иоанновна, дай ей бог здоровья, по «слову и делу» государеву людей казнит мучительски. А нам с ней незаботно живется… Отчего так? Да потому, что от нас, от воров, она озлобления к властям своим николи не наблюдает.

Умен Ванька! Лягай (пьяный) сказал Жузле (трезвому):

— А вот еще осударь Петра Лексеич был. Я, когда хорошо заживу, парсуну его на стенке повещу, чтобы почитать… Петр Камчатка (смурной он был) еще винца ему подлил.

— Жуй! — сказал. — А сам себя ты не повесишь?

— На што мне себя вешать? Зеркало — это вот хорошо повесить. Кады на осударя погляжу, кады и на себя гляну! Петр Камчатка стал Ваньку Каина обнимать:

— Устал я от жития воровского. Жену хочу заиметь, чтобы детишки округ меня бегали. Сколь еще мне под мостами ночевать? А ведь у меня, — признался Камчатка, — имя божие есть: я, Смирнов Петр, сын солдата полка Бутырского, ко флоту матросом причислен. Я и паруса шить способен! Честным трудом могу себя содержать…

— Брось, есаул, — отвечал ему Каин. — Жизни не начнешь новой, пока деньгами не разживешься. Давай не грусти, а лучше махнем к Макарию, где ярманка богатуща: награбим вволю…

— Пошли, есаул! Веди нас, — загалдели тут воры, а девы банные, от которых вениками пахло, обнимали их, сильно пьяные.

— Есть на Волге капитан Редькин, который брата нашего в пучки вяжет… Не!

— отказался Камчатка. — Я, может, и схожу до ярманки ради гуляния. Но в есаулы пора уже Ваньку Каина брать…

И, лошадей по весне закупив, шайка потянулась на Волгу; когда входили в леса Муромские, леса заветные, Ванька Каин кушак подтянул, чистым голосом завел свою любимую:

Ой, да не шуми ты, мати — зеленая дубравушка, Не мешай ты мне, добру молодцу, думу думати…

Попалась им за лесом деревенька убогая. Жуляй с Колькой Жаровым пошли посередь улицы, приплясывая:

Мы не воры, мы не плуты, не разбоинички, Государевы мы люди — рыбаловнички.

Хо-хо! 0-хо-хо! Как у тетки у Арины мы словили три перины, А у кума у Степана увели горшок сметаны.

Хо-хо! 0-хо-хо!

А на околице сидела древняя бабуся, глаза которой давно устали видеть свет божий, и вздыхала она горестно:

— 0-хо-хо… И откель оне такие берутся? Креста на них не видать — одни востры ножики болтаются!

Макарьевская ярмарка прославила себя мошенничеством, и село Лысково, что раскинулось под сенью монастыря, прославилось тем же. С середины XVII века сюда воры московские, как на праздник, хаживали. Богатая жизнь цветет под шатрами купеческими, возле стен святой обители. Тут и перса увидишь с бородой красной, индусы приворотными камнями торгуют, ломятся от товара ларьки заезжих греков, подплывают к Макарьеву пышные баржи армян астраханских.

Первым делом попер Ванька Каин казну у одного армянина. Деньги краденые тут же на берегу в песок закопал, а над кладом воры шалашик соорудили. Замки повесили на продажу. Веники березовые. У входа положили полосу меди красной.

Петр Камчатка вреде купца в шалаше уселся. Кому догадаться. что тут деньги закопаны?.. А попался Ванька на дворе Гостином: там его купцы сызранские безменами так отделали, что замертво лег и дышать перестал. Очнулся, а на шее уже «монастырские четки» привешены, иначе говоря — стул Ваньке на башку нацепили. От нога же цепь тянется. Делать нечего. Либо погибать, либо… Заорал Ванька на всю ярмарку:

— Имею за собой слово и дело государево!

Разбежался народ при таком признании. Сняли «четки» с него, перевели в контору под запоры железные. Ну тут уж не зевай. Со «словом и делом» не шутят. Петр Камчатка явился во двор острога под видом купца богомольного, раздавал арестантам калачи и пряники, просил за него богу молиться. Ваньке Каину он тоже калачик сунул (еще теплый) и шепнул:

— Триока ела, стромык сверлюк трактирь… А это значит: ключи от цепей в калач запекли. Ванька Каин часовому две гривны дал, взмолился душевно:

— Купи мне красного товару из Безумного ряду на дворе Гостином, где недавно был я знатным купчином…

Принес ему тот бутылку. Каин хлебнул для храбрости, остальное вино солдату отдал. Замки разомкнув, бежал он — и прямо к Волге, на перевоз. Средь народа затолкался. А на берегу, глядь, баня топится. Одежонку сбросил, голый между голых, закрутился он с веником… Из бани же, чисто помытый, он голым решил идти. Веником закрылся малость и явился прямо в сыскную контору. Нагишом пал в нога Редькину и стал ему плакаться:

— Купец я московский, тятеньки-маменьки у меня стареньки. Вот послали меня к Макарию, а тока в баньку зашел попариться, как с меня сняли все, что было, и денежки увели. Прикажи, государь ласковый, мне бумагу на проживание выдать.

Коли бумаги жаль, ты шлепни меня печатью казенной по заднице, чтобы все знали — купец я честный и хороший…

Но Редькина не проведешь: он и не таких орлов видывал! Велел он Ваньку на лавку класть по всем правилам — для сечения. Потом Редькин большую книгу раскрыл, в которой у него поденная опись велась — кого и когда обчистили на ярмарке. Читал он ее, говоря:

— А не ты ли, сын сукин, вчера келью святого старца Зефирия вычистил? Не ты… Ладно. Дайте ему парочку с прискоком. А вот суконщик Нагибин краденое дышло рази не от тебя принял?