Кровь, слезы и лавры. Исторические миниатюры - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 113

– Кто ты? – шепотом спросила она.

При этом вскинула руку, поднося лорнет к глазам.

Сомнений не было – нет, староста ее не обманывал.

В дверном проеме веранды стояла женская фигура, вся в белом, при ярком лунном свете она излучала какое-то небесное сияние. Но тут Каховская заметила, что призрак женщины слабым движением головы как бы призывает ее следовать за собой.

– Хорошо… я иду, – согласилась Каховская.

Она поднялась с дивана, левой рукой взяла шандал со свечой, в правой держала пистолет – и тронулась следом за призраком, невольно покоряясь явственному призыву. В саду ветер сразу задул свечу. Было жутковато во мраке ночного сада, но Каховская шла следом за белой фигурой женщины, которая время от времени мановением руки увлекала ее за собой в глубину садовой аллеи.

Наконец привидение остановилось, словно указывая цель пути, и… тут же исчезло. Александра Федоровна оставила на этом месте шандал с погасшей свечой, вернулась в есиповский дом, легла и сразу очень крепко уснула.

Конечно, юматовские крестьяне уже известились, что отчаянная барыня ночевала в доме Есипова, и, когда Каховская воспрянула ото сна, возле крыльца ее уже поджидал староста.

– Антипыч, – повелела ему Каховская, – скликай всех юматовских мужиков и баб даже с детишками, пусть и священник с причтом своим ко мне явится немедленно.

– А что случилось-то, хосподи?

– Сама не знаю. Но распорядись взять лопаты…

Большая толпа крестьян сопровождала ее вдоль того же пути, который она проделала ночью – следом за привидением. Детвора даже радовалась, мужики поглядывали с опаской, бабы чего-то пригорюнились, а старый попик часто восклицал:

– Молитесь, православные! С нами сила небесная…

Вот и этот шандал, оставленный ночью на земле.

– Копайте здесь, – указала Каховская.

Глубоко копать не пришлось. Людским взорам открылся полуистлевший скелет, козловые башмаки с бронзовыми застежками, нитка бус, обвивавшая ребра, уцелела нетленная русая коса.

– Груня! – раздался вопль из толпы.

Это узнала свою дочь старуха Мешкова – узнала по косе и по бусам, и тут все разом заговорили, что Груня-то Мешкова не бежала от актерской неволи, как не раз утверждал их барин, горюя, а вот же она… вот, вот, перед нами!

Каховская не выдержала – разрыдалась.

– Отец, – сказала она священнику, – вели собрать эти кости да погреби их по христианскому обряду, чтобы Груня более не блуждала по ночам, людей пугая, а я… я более не могу!

Отдохнувшие за ночь лошади уже были впряжены в карету, кучер еще раз подтянул упряжь, расправил в руках вожжи.

– Ну, барыня, так в Базяково едем? – спросил он.

– Нет, – отвечала Каховская, кладя слева от себя французский роман, а справа заряженный пистолет. – Мой братец обождет. Разворачивай лошадей обратно… мы едем в Казань!

Казанский дом П. В. Есипова располагался на углу Покров­ской улицы и Театральной площади (не знаю, как они сейчас называются). Лошади громко всхрапнули у подъезда, но никто из дома не выбежал, встречая, никто даже из окон не выглянул. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, где находились покои Есипова, Каховская – лицом к лицу – столкнулась со священником, который спускался вниз, неся “святые дары”.

– Вы к нему? – многозначительно вопросил он женщину. – Так поспешите. Уже кончается.

– Как? – обомлела Каховская.

– А так… на все воля Господня.

Александра Федоровна одним махом миновала последние ступени и, отодвинув врача, который не пускал ее далее, заявила:

– Не мешайте мне. Он еще не все сказал.

– Все сказал, все! – разом загалдели домашние лакеи. – Исповедь-то была, все сказал и уже отходит.

– Прочь от дверей… я сама его исповедую!

И, войдя, она двери за собой плотно затворила. Есипов лежал на смертном одре, но, кажется, нисколько не удивился появлению Каховской, вопрос его прозвучал вполне разумно и внятно:

– Чем обязан вашему визиту, сударыня?

Каховская решила не щадить умирающего.

– Петр Василий, – сказала она, – ты сейчас предстанешь перед судией вышним, а потому говори правду… едино лишь правду желаю от тебя слышать. Скажи: ЗАЧЕМ ТЫ УБИЛ ГРУНЮ МЕШКОВУ?

Глаза Есипова, уже померкшие, глядевшие чуть ли не с того света, вдруг яростно блеснули, и казалось, вылезут из орбит.

– Кто, кто, кто сказал? Откуда сие стало известно? – за­хрипел он, силясь подняться с подушек на локтях.

– Мне об этом сказала… она.

– Кто?

– Сама Груня…

Старый театрал рухнул на подушки, и казалось, что умер.

Но затем все тело Есипова содрогнулось в рыданиях.

– Я думал унести свой грех в могилу, но ты… вы и Груня… Ладно! Пусть так. Скажу все… мне уже ничего не страшно!

Есипов вдруг горячо заговорил о своей мучительной страсти к театру, разорившему его, он сознался, что Груня Мешкова, самая талантливая актриса на свете, была его последней усладой, он даже помышлял на старости лет жениться на ней.

– Это был драгоценный перл моей сцены и адамант души моей. Ничего не жалел для нее! – выхрипывал из себя умирающий. – Я сапожки ей добрые справил, я бусами ее одарил, а она…

Навзрыд плачущий, Есипов вдруг стал метаться, речь делалась бессвязной, но Каховская все же понимала его. Оказывается, кто-то из лакеев наушничал барину, что Груня неверна ему, собираясь бежать в Москву с одним из крепостных же актеров. В один из вечеров Есипову нашептали, что убедиться в измене он сам может – ночью у нее свидание с любовником в самом конце липовой аллеи. Есипов не стерпел, что крепостная актриса предпочла его, дворянина, крепостному же актеру, и действительно он в самом конце аллеи застал Груню Мешкову.

– Я так любил ее, я так не хотел этого…

– Разве она была не одна? – спросила Каховская.

– Одна, – сознался Есипов.

– Так что же?

– Но я уже не мог слышать никаких ее оправданий. А потом…

Умирающий замолк с открытыми глазами. Каховская напомнила:

– Так что же потом?

– Потом я своими же руками и закопал ее под клумбой в конце той же аллеи. Вот теперь знаете все. Прощайте…

“Затем с ним началась предсмертная агония. Каховская вскричала людей, и Есипов на ее же руках и скончался…”

А далее что-то непонятное случилось с самой Александрой Федоровной. Всегда энергичная и бодрая женщина, экспансивная в разговорах и поступках, она разом поникла, быстро состарилась, неожиданно ее разбил паралич. Глаза, прежде столь ясные и выразительные, потускнели… Именно такой застал ее Н. И. Мамаев, навещавший Каховскую с матушкой, и рассказ о встрече Каховской с ночным привидением он слышал из ее же уст.