На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 92

— Проедусь… А вы придумайте что-нибудь сами. Дельное!

Мелкий осенний дождь стучался в верх коляски. Дышалось после кабинетного сидежа легко и чисто. Вспомнилось детство: запахи мокнущих осенних садов, печальные ароматы увядания. «Вот и октябрь, — думал князь, уютно покачиваясь, — вот и первая моя уренская осень… Что-то принесет нам зима?»

— Куды заворачивать? — спросил кучер на перекрестке.

— А куда-нибудь, мне все равно… Покатай меня!

Доехали до «кольца» конки. Запаренные лошади мотали головами, струи дождя обтекали мокрые попоны. Впереди рассыпались невеселые домики Петуховки, где селилось мещанство и рабочие. Обжитым теплом веяло от кружевных занавесок, зацветали за изгородями махровые георгины, тяжелые и прекрасные, под струями осени…

Одинокая женщина спрыгнула с вагона конки под дождь, в руке — саквояжик, и он узнал госпожу Корево, которая развернула на ветру бумажку, вчитываясь в адрес и озираясь по сторонам…

— Галина Федоровна, — позвал. — Скажите, куда вам?

— К роженице, князь…

Мышецкий перенял из рук женщины саквояж, прочел адрес на мокром лоскутке бумаги. «Гони», — велел кучеру и пустил бумажку на ветер; торопливо зацокали кони, под навесом возка потеплело…

— Я вам так благодарна, — сказала Корево. — Но не оторвала ли я вас от служебной поездки?

— Сударыня, я совсем не имею маршрута, просто мне надоело сидеть в присутствии. Доблестный мой жандарм обещал зайти, но его нет как нет, и я — свободен! — Он довез акушерку до дома роженицы, сказал, что непременно дождется. — Не спорьте, сударыня… Дождь и ветер! Вы ничем не будете мне обязаны, лишь доставите удовольствие…

Через раскрытое окно он услышал первый писк нового российского подданного. Это было тревожно, и если вдуматься, то даже непонятно, как всякое таинство. Скоро появилась из калитки Корево, бросила в коляску саквояж.

— Я прибыла в самый последний момент, — засмеялась она смущенно. — Здесь, на Петуховке, очень здоровые женщины. Рожают просто в наслаждение. А вот вчера я измучилась…

— Вы устали, — ответил Мышецкий. — Разве вам не надоела эта жизнь — по номерам, по кухмистерским?..

Корево пожала плечом, сказала о другом:

— Борисяк велел кланяться вам, князь. Он отзывался о вас как о честном и добром человеке.

— Благодарю, — растрогался Мышецкий. — Передайте и вы мой поклон ему, когда навестите снова. Я тоже уважаю Савву Кирилловича и хотел бы видеть его на свободе. Вам покажется это смешным, но я ощущаю постоянную нехватку в двух людях: в Борисяке и… и в полковнике Сущеве-Ракусе. Знаете, был тут такой?..

Кучер остановил лошадей на очередном перекрестке:

— Куды теперича, ваше сиятельство?

— Надеюсь, — спросил Мышецкий у Корево, — вы мало придаете значения условностям?

— Не придаю вообще, — ответила женщина.

— Тогда, прошу вас, не откажите пообедать вместе со мною в «Аквариуме». Поверьте: пересуды вас никогда не коснутся, ибо вы, Галина Федоровна, совсем не похожи на всех прочих женщин.

— Отчего же?.. Разве не похожа? Только, ради бога, не надо в «Аквариум», тогда-то меня и коснутся пересуды…

Поехали на вокзал. Сергей Яковлевич почти умиленно смотрел на сырые истоптанные туфли акушерки, на ее полные ноги в сиреневых чулках. Заметил, что она старательно держит руку в кулачке, боясь показать штопанную перчатку. «Как она мила!» — думал он…

За обедом состоялся разговор — весьма откровенный.

— Я знаю, — сказал Мышецкий, — меня за спиной называют «белой вороной». Впервые я услышал такое мнение о своей особе от самого Дурново! А вы… вы такого же мнения обо мне?

— Не надо, князь, прислушиваться к мнению врагов народа…

— Я не люблю этих слов, — взволнованно ответил Мышецкий. — Кто придумал их? Как можно быть врагом своего народа? Можно быть врагом своего правительства — это да, мне понятно…

Через громадное окно ресторана было видно, как подали к перрону состав. И, боже, что тут началось: мать Россия кинулась, тряся мешками, громыхая чемоданами, в узкие вагонные двери. Мужики, сплошь одни мужики! Сергей Яковлевич перехватил взгляд акушерки, пытливо на него устремленный, и кивнул, мол, понял.

— Да, бегут, — сказал он. — Гонит бескормица. Бегут не только у нас… Желаете, Галина Федоровна, и я скажу вам то, что известно лишь из министерских отчетов? Доля статистики не повредит…

— Выслушаю вас, князь.

— Война стоила нам два миллиарда, и весь этот чудовищный налог будет разложен нами на несколько поколений. Это — ерунда: Россия выживет! Но зато в этом году мы собрали хлеба на двадцать три процента меньше, чем в прошлые годы. И этот налог не разложить на поколения грядущие! Этот налог навалился сразу вот на этих… — Он показал на окно. — И они бегут от него; им, беднягам, кажется, что в городах все будет: хлеб, заработок, крыша над головой! Но как они жестоко ошибаются…

Корево сделала князю аппетитный бутерброд.

— Ешьте, — сказала кратко, — вы плохо едите, князь! — И ему стало и смешно и грустно: впервые за много лет он ощутил заботу женщины о себе (приятно, когда мужчина сидит за столом не один).

— Раньше, — продолжил он, — я как-то сомневался в близости революции. Но я все-таки — статистик, у меня душа не поэта, а бухгалтера… Недород убедил меня, что революция в России возможна именно сейчас. Осенью, когда цыплят надо считать…

Она задала ему вопрос, который он уже слышал от кого-то:

— И что же вы будете делать, князь?

И так же, как в прошлый раз, Мышецкий ответил:

— Ни-че-го, сударыня… Двумя руками я не подпишусь под революцией. Но пройти через чистилище России необходимо, верю!

Свистнул паровоз, и в окне ресторана проплыли подножки вагонов, с которых свисали сундуки и мешки.

— Вы правы, — сказала Корево. — Как бы наша борьба с голодом не вызвала борьбы с голодающими!.. — И неожиданно призналась с улыбкой: — А ведь я вас, князь, совсем иначе себе представляла…

Дремлюга с трудом открыл глаза. Прямо перед ним, на полке, стояла высокая стеклянная банка со спиртом, и в ней плавал какой-то сизо-красный человеческий отросток.

— Вадим Аркадьевич, — жалобно простонал Дремлюга, — ты не у меня ли чего вырезал? Ты же сволочь, я это знаю… а?

Ениколопов встряхнул в руке банку, и ужасный отросток забултыхался в голубом спирте, то утопая, то всплывая снова.

— А что? — спросил. — Узнали свою знакомую кишку? Нет, это не ваша… — Деловито пощупал затем пульс жандарма. — Очень хорошо, — сказал, — и вы не судите меня строго. Если бы я не поступил так с вами, то разговор обернулся бы выстрелами. Но теперь я успокоился, все продумал. Давайте поговорим по душам.

Разговор «по душам» начал вести Дремлюга: