На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 25

«Ваше сиятельство, высокородный князь!

Пусть мое письмо Вас не удивляет. Должен принести Вам, князь, свое нижайшее извинение за то, что выдавал себя не тем, кем являюсь на самом деле.

Ваша доброта беспредельна, и я отвечу на нее искренностью… Незаконный сын провинциальных актеров, я со студенчества примкнул к анархистам. Но вскоре же стал работать на департамент тайной полиции. Пусть Вас не смутит — я был попросту провокатором, и, благодаря мне, Лопухин арестовывал еще недавно моих товарищей. Такова жизнь!

Ныне же я разоблачен, и партия вынесла мне смертный приговор, отчего я и скрывался. Тут попались и Вы, князь! Признаюсь, мне было очень удобно за Вашей титулованной спиной. Но меня, после Вашего отбытия в Алжир, выследили и здесь — в Марселе. Значит, надо бежать дальше.

Еще раз приношу Вам свою искреннюю благодарность, и прошу не судить меня строго. Подписываюсь кличкой.

Жирный».

Сумбур русской жизни был невыносим. Даже вдали от России!

Витька Штромберг, пропивающий деньги рабочих, Сани Столыпин, жаждущий сенсации на крови, баронесса Мальтиц, которую лупят, словно шлюху, и, наконец… Как назвать его? Жирный?..

Осталось одно — сказал себе со вздохом: «Без працы не бенды кололацы!»

Барин барином, а деньги у него тоже не бешеные. Слава богу, фабрик он не заводил, домов в аренду не сдает, на бирже в «шахер-махер» не играет. Только служит! По-купечески, как это делала покойная maman, князь Мышецкий подвел итог. Осталось у него, как говорят мужики, «тока-тока!» — только-только, чтобы лет пять-шесть прожить безбедно, приплачивая к жалованью и случайным доходам от литературных занятий. Пора остановиться, но не мешает перед отъездом в Россию и показаться последний раз у «Максима».

В попутчики навязался корнет Ванечка Маслов, который второй год спасался от долгов за границей. Он поспешно заверил князя, что у «Максима» слишком много русских, а это ни к чему!

— Еще знакомых, князь, встретим! А лучше ехать в «Мадрид».

— Это где? — спросил Сергей Яковлевич.

— Да за Булонским лесом: отсюда ежели — как в Питере от Николаевского вокзала до Елагина… Ну, едем?

Было темно в старинном парке, когда на бесшумном моторе они подкатили к ресторану, занимавшему древний замок. Вышли лакеи в одеждах пажей, с факелами в руках, проводили гостей (по настоянию Ванечки) в отдельную беседку, убранную цветами. Было ясно, что Ванечка сгорает от стыда перед своими кредиторами, справедливо отыскивая уединения даже здесь, как нашкодивший кот. Но Мышецкого это одиночество не устраивало.

— Нет, нет, — заспорил он, — ведите нас в ресторан…

Ванечка был человеком ненадежным и быстро изменил князю ради одной полуголой мулатки, а Сергей Яковлевич остался в тоскливом одиночестве. Бабником он никогда не был и почти равнодушно, хотя и с интересом, наблюдал за этой роскошной вереницей дам; сияние бриллиантов было почти невыносимо, а меха вспыхивали искрами, как драгоценные камни. Князь был занят своими мыслями: «Что ж, вот вернусь, и снова пересуды… Не лучше ли податься в земскую статистику?»

И совсем неожиданно, разрубая воркующий говор женщин, в эту тихую музыку и шелест одежд, ворвался чей-то сиплый голос:

— Харсон! Хорилки!

Сергей Яковлевич перевел взгляд: Гапон… Собственной персоной, развалясь в кресле, сидел вождь фабрично-заводских рабочих Петербурга и требовал у гарсона «горилки».

Одет расстрига весьма прилично. Костюм у Гапона пошит наверняка у лучшего портного, нежели у него, князя Мышецкого…

Снова подскочил взволнованный Ванечка Маслов—

— Князь! Дай сотенный.

— Ну, на…

Ванечка тут же упорхнул, счастливый.

Глядя на Гапона, князь вспомнил убитого Плеве — как он предрекал? «Нас ждут потрясения и разливы крови…» Вот куражится на глазах у Мышецкого человек, которого надо яростно ненавидеть, как убийцу. И потрясения и разливы крови уже были…

Гапон вдруг жвякнул кулачком по столу:

— Гарсон, эй! Пусть играют «Реве та стогне…»

Француз ни бельмеса не понимал, и Мышецкий перевел ему просьбу мерзавца. В оркестре сыскался одесский еврей скрипач.

— Ну, ты, Мойша, — сказал ему Гапон. — Мою любимую… жги!

Томно закрыв глаза, скрипач заиграл, а Гапон сразу заплакал, бросив руки на стол, и голова его, подстриженная по последней моде, блестела от бриллиантина. Смазал — не пожалел!

Реве та стогне Днипр широкий,

Сердитий ветер завива…

— Князь! — снова подбежал Ванечка. — Не погуби… отдам…

— Ничего не получишь, — сурово отрезал Мышецкий. Вовсю плакал и убивался рядом Гапон.

Додолу верби гне вюоы,

Горами хвию отдийма…

— Растревожил ты меня, шпана одесская! — сказал Гапон, целуя скрипача в лысинку. — Говори, сколько дать тебе? Ну, не бойся — валяй смелее. Я теперь все могу! Мне теперь за слово платят… Знаешь, сколько? На русский счет выходит — по двадцать копеек. Да это и Пушкину так не платили… во!

Ванечка Маслов вернулся к столу князя расстроенный.

— Сорвалось, — сказал. — А такой бабец был!

— Не дури, — ответил Мышецкий. — Ешь, пей, слушай…

Из темноты парка, пронизанной отблеском факелов, вдруг возникла какая-то суета. Лакеи выстроились, как на параде. Кто вошел — не было видно. Но в окружении лакомо глядевших мужчин, закрытая от взоров манишками и лысинами, величаво плыла какая-то женщина. Сергей Яковлевич видел только громадную ее шляпу, взнесенную кверху букетом живых цветов, колыхавшихся над высокой прической.

— Кто это? — спросил Мышецкий. — Ты не знаешь?

— Ивонна Бурже, — завистливо вывихнул шею Ванечка. — Ну и диво… Ай-ай! Ты ее когда-нибудь видел, князь?

— Слышал о ней часто. Но видеть не приходилось.

— А хорошо бы, — затосковал Ванечка, — покушать ее…

— Действительно ли так она красива, как о ней говорят?

— Что ты! Это же чудо-женщина… Ты, — сказал Ванечка, — встань на стул, как и все, встань… Погляди в ее сторону!

— Я не дурак и вставать на стул не буду.

— Ну тогда… дай сотню!

— Не дам.

Стало скучно. Гапон куда-то уволокся. Не дожрал, не допил. Кусками кидаться стал. Конечно, по двадцать копеек за слово — это немало. Мышецкому за его статистические работы по три копейки платили (за книжку стихов сам платил — только бы вышла!). «О Русь!..» — подумал безнадежно и обозлился на Ванечку:

— Что ты пристал ко мне с этой сотенной? Зачем она тебе? Понимаю вот, просил бы ты у меня тысяч десять за поцелуй Ивонны Бурже! А так… мелко, брат, считаешь!

— Где нам, — вздыхал Ванечка. — Будь это сто лет назад, еще до реформы… Э-э-э, да мой дедушка не задумываясь сложил бы к ногам Ивонны Бурже все свои деревни. С заборами в придачу!