На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 131

— Нет, — тихо ответил Борисяк. — Борьба ведется до конца, и нельзя терять мужества. Москва — держится…

— Но горит!

— Но… стреляет, — подхватил Борисяк. — И пусть отпадает вся Россия, но здесь, в нашем Уренске, будет существовать Совет!

Ениколопов внимательно всех выслушал:

— Кстати, товарищи, а кто управляет губернией? Совет или губернатор? Губернатор или Совет?

— А если есть губернатор, — усмехнувшись, сказал Борисяк, — то не нужно никакого Совета… Мы это уже слышали от вас. Совет или партия? Партия или Совет? Может, уже хватит разводить демагогию? Важно одно: Совет существует, а губернатор сам по себе. Революция его не касается, да он и сам не лезет в нее!

— Однако, — возразила Корево, — двоевластие в Уренске вносит разброд в массы трудящихся. Или — или? Что-либо одно…

— Мне губернатор не мешает, — вставил Казимир.

— А вы — монархист? — вежливо, но с издевочкой спросила Корево.

Машинист повернулся к прапорщику:

— Женя, скажите хоть вы Галине Федоровне… образумьте!

Беллаш ничего не ответил, написал на клочке бумаги:

«Она влюблена в князя», — и передал записку Казимиру. Но как-то не вязались с этой влюбленностью последующие слова акушерки:

— Ениколопов прав еще и потому, что губернатор — человек страшный. Никто из вас не знает его! Поверьте, в разговоре со мною, как с женщиной, невольно рисуясь, он раскрывается больше, нежели с вами — мужчинами. Он кажется добрым… Но я знаю — он человек страшный, как локомотив, который проедет по чужим костям и протащит за собой все вагоны… Не останавливаясь, только вперед!

Борисяк подавленно молчал: его мысли были далеко — в Москве, на баррикадах. «Закончится в Москве, — раздумывал он, — пусть, но флага спускать нельзя. Красноярск держится, Кутаис, Митава, Тифлис, Екатеринослав… Мы не одни, как поначалу это кажется!»

Вбежала, прижав руки к груди, взволнованная Глаша.

— Казя, Казя, — зашептала мужу, — ты выгляни… я боюсь!

Переступив порог, вошел из сеней солдат — весь черный.

Лицо под коркой, съеденное ожогами степного мороза, из разбитых сапог торчали уже мертвые пальцы, тоже черные. Солдат достал из кармана шинели, в подпалинах прожогов, большой револьвер и медленно выложил его на скатерть — посреди чайных блюдец.

— Вы? — спросил он, озирая лица. — Вы и будете?

— Ну, мы, — поднялся Казимир. — Да, Уренский Совет…

— Хосподи! — заговорил солдат, падая на лавку. — Думал — жив не останусь. Выбрался! Триста верст… степь, степь. Только волки… Спасибо киргизам — мясца дали…

— Откуда, товарищ? — нагнулся над столом Казимир.

— Из Тургая, будь он проклят. Раздавили нас…

Дверь стремительно открылась, — это вернулся Ениколопов, ухода которого даже никто и не заметил.

— Я забыл сказать, — произнес эсер. — В случае, если Совет не прислушается к моему мнению, то я… я выхожу из Совета принципиально. Выбирайте: я или губернатор? Губернатор или я?

Дверь захлопнулась за ним. Ениколопов резво пробежал вдоль улочек Петуховки, нанял извозчика, доехал до присутствия, прошел прямо в кабинет к Мышецкому, поклонился:

— Сергей Яковлевич, меня выгнали из Совета!

— Давно пора… То есть, простите, — сразу спохватился Мышецкий, — я хотел сказать, что вам и самому давно было пора уйти оттуда. А меня вызывают…

— Куда? — спросил Ениколопов.

— В Тургай! Мне нужен паровоз…

Борисяк понял причину срочного вызова губернатора в соседнее генерал-губернаторство, где уже введено военное положение, а из сорока восьми членов Тургайского Совета остался один солдат.

— Едете за войсками, князь? — спросил Борисяк.

— Нет, Савва Кириллович, — ответил Мышецкий. — Еду отговорить тургайских мудрецов от посылки войск. Я ведь хорошо знаю, что будет, если войска придут сюда. Все будет, как на плацу. По разделениям… Знаете, Борисяк, как это делается? «Дела-ай… раз!» Делают судоговорение. «Дела-ай… два!» Конфирмация приговора. «Дела-ай… три!» Что вслед за этим, господин Борисяк?

— Виселица!

— Вот именно. А вам она, наверное, еще не нужна…

Был подан состав, подхвачены с вокзала все ожидающие поезда, и князь Мышецкий, забрав Огурцова с собой для компании, вечером уже отбыл в Тургайское генерал-губернаторство.

— Готовьтесь, — сказала Корево, настроенная мрачно. — Князь будет, как Иван Сусанин: он отдаст жизнь за царя!

— Эх, Галина Федоровна, — ответил ей Борисяк, — ведь я не женщина, а князя-то лучше вас знаю… Он способен судить Уренск, но он никогда не станет его карать. Оставьте вы его в покое!

Промерзлые степи поглотили состав, который увел на Тургай машинист Казимир и его подручный кочегар Костя. Губернатор не возвращался — день, два, три…

Красная Пресня в Москве упорно держалась.

— Вот удобный момент, — сказал Дремлюга, — разом покончить с нашими советчиками. Губернатор мешать не будет. Семеновский полк — Пресню, а мы, с божией помощью, расплющим наш Уренский Совет!

Бланкитов, Трещенко и Персидский преданно взирали на свое начальство, не мигая. Дремлюга сказал:

— Персидский, сколько говорить надо? Застегни ширинку…

— Да забываю все, господин капитан.

— Ладно, повременим. Что-то привезет нам князь?..

Чиколини явился, вытер усы ладошкой.

— У меня все готово, — доложил. — Как и договорились. Ефим Шкапа (бляха восемнадцать) как раз фигурой и всеми статьями под Иконникова подходит. А со спины — ну вылитый Геннадий Лукич!

Дремлюга потер красные лапы над столом:

— Ну какой же вы молодчага, Бруно Иванович! Быть вам в отставке с мундиром полковника…

Бобру прислали записку: если вы, несший черное знамя монарха, не предъявите в субботу вечером на угол Ломтева переулка и Дворянской триста рублей, тогда… Бобр занял у знакомых, оделся потеплее и пришел в субботу, куда велели. Деньги, как было указано в записке, он держал в левой руке. Права оборачиваться не имел. Кто-то взял у Бобра деньги, сказал на прощание в ухо:

— Благодарю, мсье. Революция вас не забудет. (Бобр, конечно, не обернулся на голос, даже не посмотрел — для кого занимал.)

Дошла очередь и до Иконниковых: с них потребовали пять тысяч. «Деньги или исполнение приговора!» Молодой миллионер сказал:

— Папаша, надобно дать… Время такое — жертвенное!

— Ты, сынок, денег еще не зарабатывал, а только тратил их, — ответил сыну старый чаеторговец. — Потому тебе и дать легко. А я всю-то жисть копеечка в копеечку мерял… Нешто дам? Да за што? Добро бы Врубеля купить или лекцию, чтоб она горела, прочесть. А просто вот так… на улицу, — не-е, сынок, кукиш с маслом!