На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 13

Снова прибежал Федя Щенятьев и стал отчитывать на допрос первую партию. Последним, словно пробку, выдернули из толпы Мышецкого и снова «приобщили». За спиной князя еще долго раздавался голос Бенедиктова.

— Вот они! — кричал либерал. — Вот они, сатрапы нашего строя — полицейский и губернатор! Рука руку моет…

В темном вонючем коридоре участка Федя Щенятьев толкал князя в нужник служебного персонала.

— Стой! — сказал. — Угости сигарой…

В уборной они, закурив, переждали, когда проведут всех арестованных. Щенятьев спросил о Бенедиктове:

— А этот тип, что орал, он какого выпуска?

— Не наш, — ответил Мышецкий. — Пускай сидит…

На прощание Щенятьев показал на рассеченный лоб князя:

— Ты арникой, князинька. Арникой… Ну, не попадайся!

Сергей Яковлевич вернулся домой, вызвал по телефону Бертенсона с аптечкой. Тот явился и был удивлен.

— И вы, князь? — спросил доктор. — Но моя же Зюзинька звонила вам утром, чтобы вы не уходили из дому… В министерстве давно ждали этой демонстрации и, как видите, были готовы. Уезжайте, — наставительно произнес Бертенсон. — Продавайте дом и уезжайте. Вам здесь нечего делать… А потом, когда все утихнет, вернетесь!

А из газет Сергей Яковлевич узнал, что «статский советник Бенедиктов уволен по высочайшему повелению в отставку без прошения о пенсии».

Либералу не повезло. «Так ему… с наддранием!»

Дом он все-таки продал. Жалко стало только на один момент, когда дворник забрался на крышу, взмахнул ломом и — хрясть! Прямо по гербу — гербу фамилии. Обрушились дворянские щиты, рыцарские шлемы, три стрелы и золотые рыбки на голубом поле.

И проступила старая, еще дедовская, штукатурка…

— Да, — вздохнул Мышецкий, — была у собаки хатка!

Итак, в Петербурге его ничто более не держало. Ничто, кроме сената и его решения. Солидный дом «Обюссон» скупил у него часть старинной мебели, которая представляла антикварную ценность. На Большой Морской князь быстро оформил финансовые дела, переведя капитал на Парижское отделение Торгово-промышленного банка. Комплект белья — от придворного поставщика «Артюр», а дорожные вещи — от фирмы «Бехли». Уезжать казалось и тяжело и радостно, как жениться…

Полиция заявила, что никаких претензий к отъезжающему князю не имеет. На радостях побежал князь платить десять рублей на «Красный Крест», что полагалось всем отбывающим за границу. Только в канцелярии генерал-губернатора произошла заминка.

— Долгов не имеете? — осведомился чиновник.

— Нет, — храбро ответил Мышецкий.

— Не состоите ли под судом?

— Нет.

— Нет ли к вам следственных претензий со стороны правительства?.. Предупреждаю: в случае неправильных показаний вы подлежите содержанию в тюрьме сроком до четырех дней.

Это было ужасно!.. Мышецкий торопливо сознался во всем.

— Правда, — сказал, — в сенате ныне ведется разбор моей служебной деятельности. Но я думаю, по зрелом размышлении…

Хрусть-хрусть — чиновник порвал выездной лист.

— В таком случае, князь, отбытие за границу возможно лишь с высочайшего соизволения. Обратитесь в собственную его императорского величества канцелярию…

Делать нечего: побрел Мышецкий на Екатерининский канал в бывший Михайловский дворец. В спокойно-холодном кабинете, где ничего не было лишнего, принял его сам главноуправляющий — гофмейстер Танеев. По дружбе с сыном его, известным математиком, Сергей Яковлевич доверчиво рассказал о своей просьбе.

— В такой день! В такую трудную минуту для отечества… — ответил князю Танеев и, отвернувшись к окну, долго рыдал.

«Что за бред?» — думал Мышецкий, ничего не понимая.

— Разве не знаете, — сказал наконец Танеев, — что Порт-Артур пал перед лукавым врагом? Я не могу беспокоить моего дражайшего государя просьбами, в коих нет ничего государственного! Обратитесь, князь, прямо в министерство…

Ну, шагать-то тут недалеко. Волынским переулком, кратчайше, вышел князь Мышецкий на Дворцовую площадь. Если бы не видел слез Танеева, то, наверное, и сам бы поплакал. Но плакать после Танеева казалось как-то неприлично. Вроде прихлебательства…

— Господа, — спросил Сергей Яковлевич в министерстве, — вы слышали, что Порт-Артур пал?

— Если бы пал, а то ведь, говорят, сдал его Стессель…

Стало еще тошнее. В таком состоянии предстал Мышецкий пред светлые очи «тройного» князя Оболенского-Нелединского-Мелецкого; выслушал тот его, как друга, и сказал:

— Помилуйте, Сережа, при чем здесь мы? Прямой расчет тебе обратиться в первый департамент…

Пошел в первый департамент, там сказали, что они этим не занимаются, и велели идти в третий. А в третьем сделали глаза как плошки:

— Кто вам это внушил? Да ничего подобного! Идите прямо в канцелярию — это их дело…

«Без працы не бенды кололацы», — и не пошел, уже потащился князь Сергей Яковлевич обратно к Оболенскому-Нелединскому-Мелецкому: мол, так и так, велели, друг милый, к тебе идти.

— Да что они путают? — возмутился «тройной» князь. — Я же тебе сразу сказал определенно: иди в канцелярию его величества, прямо к Танееву… А при чем здесь мы?

Круг замкнулся. Спаси и помилуй нас, грешных! В коридоре министерства присел Мышецкий на диван. Что же делать? Вдруг видит — идет куда-то дедушка швейцар. Сам старенький уже, седенький. Ливрея горит на нем, как на тамбурмажоре! И несет дед в руке булку с изюмом. Отщипнет и пожует…

— Дедушка, милый… — сказал ему князь Мышецкий.

— Ась? — приблизился дедушка. На ухо деду:

— Достань мне паспорт, чтобы за границу выехать по личному разрешению государя-императора… Как? Сможешь?

Дедуся был уже такой старенький, что, кажется, даже и не заметил, как князь ему в карман золотой опустил.

— Так вам, сударь, бесперечь всего, Иванов нужен!

Мышецкий долго ломал себе голову, перебирая Ивановых.

— Аполлинария Викторовича? — вспомнил одного, помаститее.

— Не, — мотнул бородой дедушка. — Аполлинарии Виктырчи будят Ивановы-шашнадцатые. А вам, милостивый государь, надобно — девяносто восьмого Иванова… Ну, следуйте!

Сергей Яковлевич пошел за дедом в конец коридора. Дверь.

— Стукай! — сказал дедушка и побрел по своим делам, жуя…

В крошечной комнатенке сидел искомый Иванов девяносто восьмой.

Так себе человечишка — муха вроде. Но зато нос у него был весьма примечательным. Сразу видно было, что похмеляется человек регулярно. Такому деньги всегда нужны! И под локоть ему — сотенную: радугой кверху, чтобы обнадежить. Иванов девяносто восьмой (без сюртучка, в подтяжках) поскреб что-то перышком и был лапидарен, как Александр Македонский или фельдфебель перед солдатом: