Все. Ну, вот и все.
Она вернулась к дивану. Олеся заворочалась,
откинула одеяло, но не проснулась. Что-то торчало из кармана ковбойки, какой-то
шелковый шнурок. Лёля потянула за него. Ах да, тот странный медальон. И что-то
еще, какая-то бумажка.
Это был детский рисунок в идиллических тонах.
Пышные голубые облака, на которых сидели розовые человечки, намалеванные в
стиле «точка-точка-запятая». Над каждым подпись неровными буквами: мамочка,
Саня, Костик, Олеся. В стороне, на общем облаке, сидели еще две куклы,
названные Юля и Лёля. А над всем этим – большие розовые буквы: РАЙ.
Лёля машинально свернула рисунок и спрятала в
карман джинсов. Провела рукой по глазам.
Казалось бы, каждая минута ее жизни в
последнее время была наполнена страхом, но так страшно, как сейчас, ей не было
еще никогда…
Выходит, Олеся знает о своей болезни? Она не
сомневается, что скоро умрет и присоединится к мамочке и этим неизвестным Сане
и Костику. И там же окажутся неведомая Юля в компании с Лёлей… Со странной,
необъяснимой, жестокой легкостью девочка воспринимает смерть! Такое
впечатление, что та идет с ребенком рядом уже давно. Почему же она так
испугалась, увидав мертвого Асана? Не потому ли, что это был первый настоящий
мертвый? О других она просто знала, этого – увидела. И впервые поняла, что
смерть не очень-то похожа на розовые и голубые облака…
Однако для Лёли этот рисунок стал очень
своевременным предупреждением: нельзя сдаваться! Надо искать выход отсюда.
Утопающий и за соломинку хватается. Не отдавая
себе отчета, что, собственно, делает, повинуясь мгновенному проблеску догадки,
Лёля взяла плоский медальончик, на одном ребре которого была серебристая
полоска, и, вернувшись к двери, чиркнула ею между косяком и черной коробочкой
замка, как если бы у нее в руках вдруг оказалась столь модная нынче карточка
доступа.
Послышался тихий щелчок, и дверь открылась.
Дмитрий. Июль, 1999
Первое, что увидел Дмитрий, войдя в маленький
вестибюль Центра крови, была эта фотография. Она висела сбоку от входа, но
все-таки сразу обращала на себя внимание. В углу ее перечеркивала черная лента
с пышным бантом, а под фотографией стоял накрытый черным столик с огромным
букетом цветов.
– Ой, какая молоденькая, бедняжка, да
симпатичненькая! – вздохнул кто-то за спиной Дмитрия, и тот невольно
кивнул, глядя в улыбающееся лицо, смотревшее с портрета.
Да, она и в жизни-то была хорошенькая, а на
портрете смотрелась просто красавицей – без этой своей ненатуральной улыбки и
смешных кокетливых гримасок. Дмитрий сразу узнал вертлявенькую медсестру,
которая строила из себя недотрогу и одновременно отчаянно кокетничала с ним.
Это она рассказала ему про Лёлин аборт – Надежда Васильевна Егорова, судя по
надписи, неполных двадцати пяти лет. Это ее, Надежду Васильевну Егорову,
намеревался отыскать сегодня Дмитрий, чтобы снова задать вопрос: как так
получилось, что Лёлины анализы все же оказались в областном Центре крови? А
теперь вот…
Сомнения заронила Алена Разумихина. Дмитрий до
сих пор оставался в квартире друга, потому что Алена с детьми практически все
лето жила у матери в Толоконцеве, лишь изредка наведываясь в город. Она
считала, что присутствие педантичного, любящего порядок Дмитрия благотворно
влияет и на мужа, и на обстановку в квартире, куда хозяйка в кои-то веки может
зайти после долгого отсутствия вполне спокойно, не испытывая неодолимого
желания сразу хвататься за тряпки и швабры, попутно устраивая супругу разнос.
Алена приехала с деревенскими гостинцами «мужикам» как раз вчера вечером, когда
Дмитрий, Разумихин и привлеченный для мозговой атаки Андрей сидели на кухне и
обсуждали сложившуюся ситуацию.
Дмитрий только что пытался дозвониться до
Кузнецова и выяснить насчет багажника у «Нивы» Мордюкова, а также внешности убитого.
Гроб был закрыт, но, насколько Дмитрий мог вспомнить портрет, вроде бы покойный
и впрямь был плотным, широколицым. Именно такого человека описывала бесценная
Герасимовна! Но участковый не зря так настаивал, чтобы Дмитрий позвонил именно
завтра. Он, очевидно, прекрасно знал, чем закончится сегодняшний вечер. В самом
деле, невозможно уйти трезвым с деревенских поминок, да и зачем? Короче,
Кузнецов оттянулся на полную катушку, и на все просьбы разбудить его для
срочного, жизненно важного разговора Дмитрий получал один ответ от какой-то
женщины, должно быть, жены участкового, бывшей тоже под немалым хмельком:
– Да у него сейчас хоть табельное оружие
отнимай – и то сопротивляться не будет!
Впрочем, и без разговора с Кузнецовым
просматривалась очевидная связь событий. Болтушки в похоронной процессии
упоминали о каком-то кавказце, будто бы купившем у Мордюкова всю малину оптом и
уехавшем с Мытного рынка вместе с ним. Шла речь и о словесном портрете. Вот бы
сравнить тот портрет с воспоминаниями Герасимовны! Однако она уверяла, будто не
запомнила кавказца. Но можно было бы повыяснять, не видели ли возле Мытного
рынка черную «дурынду». И вообще, что надо делать первым делом – это искать
через ГИБДД черный «Дюранго». Вряд ли таких автомобилей окажется в Нижнем в избытке.
– Слушай, – сказал Разумихин, – что,
на том пьянчуге из Доскина свет клином сошелся? По-моему, нужно элементарно в
милицию заявлять. Пропал, мол, человек, так, мол, и так, располагаю такой-то и
такой-то информацией…
Дмитрий отвел глаза. Наверное, Юра прав. Но
разговор с Кузнецовым произвел на него слишком уж сильное впечатление. Стоило
вспомнить его «смелые» предположения насчет Лёлиной участи – и снова судороги
скручивали сердце.
– Ее мама уже подала заявление, – сказал
он неохотно. – Как я понял, там не пришли в восторг: мало ли, куда могла
податься взрослая, самостоятельная девица. Собственно, Мордюков – если именно
его видела соседка – мог куда-то в другое место подвезти Лёлю. Кавказец… ну,
тут вообще одни сплошные домыслы. А браслет – и того проще: меня обмануло
внешнее сходство.
Все, что он говорил, было правильно и логично,
однако себе можно было не врать: совсем по другой причине не хотел идти в
милицию. Его там первым делом спросят: а вы кто такой, кем приходитесь
исчезнувшей гражданке Нечаевой? И что? Сразу признаваться, что я, Д. В.
Майоров, виновник всех ее бед и несчастий, или врать: жених, мол, будущий
супруг, имею все законные основания… Самое смешное, что правдивыми будут оба
ответа.