Дмитрий. Июль, 1999
Из всех возможных поступков в этот вечер он
совершил, пожалуй, самый нелепый: приехал на Провиантскую, к Лёлиному дому, и
уселся на кособокой лавке, стоявшей возле четвертого подъезда.
Было около восьми – время ужина. Наверное,
поэтому лавочка пустовала, а двор притих. Из окна первого этажа слышно было,
как суровый мужской голос уговаривает какого-то Ваську пожалеть материнский
труд и съесть кашу, а Васька канючит, что хочет жареной картошки или блинов.
Дмитрий вспомнил стопки блинов, которые
возвышались на столах, расставленных прямо на деревенской улице, их сливочный,
масленый вкус – и его замутило. Может, оно и обрядно – закусывать первую
поминальную рюмку блином, однако в такую жару тяжеловато. После водки заломило
виски, да так, что говорил с трудом. По счастью, Кузнецов понял, что с ним
происходит, и, наливая по следующей, как бы не замечал, что сосед по столу
только пригубливает, но не пьет. Дмитрий так и не понял, всерьез ли воспринял
участковый из Доскина слова взвинченного парня, который свалился как снег на
голову в самое неподходящее время и начал требовать немедленного расследования
убийства, поскольку браслет…
– Да что ты заладил про эту браслетку? –
сказал наконец Кузнецов раздраженно. – Ну, я ее Жанночке отдал, я сам,
своими руками. Нашел за передним сиденьем в Вовкиной «Ниве» и отдал. Чего
смотришь? – огрызнулся вдруг. – Ну, попала бы вещичка в следственные
материалы – черта с два вернули бы, знаю я нашу братию. Я ж чего подумал? Я
подумал, браслетку Вовка дочечке купил. Он души в ней не чаял, наряжал как
игрушку, всякие цацки волок, все девчонки завидовали. Ну я и решил, это тоже
ей…
Кузнецов стеной стал на пути Дмитрия, когда
тот хотел поговорить с Жанночкой.
– Да ты что, не человек, что ли? – рыкнул
чуть ли не с изумлением. – У девчонки такая рана в душе, а ты ради
какой-то безделушки мотать ее вопросами намерен?
Когда Дмитрий приблизительно в тридцатый раз,
севшим уже голосом, повторил свои доводы: мол, он сам подарил браслет
исчезнувшей Лёле Нечаевой и, возможно, это единственный след к ней, –
Кузнецов сказал:
– Ладно! Почти убедил! Сейчас выпьем за
Мордаху, на помин души, и пойдем поговорим с этими Нечаевыми. Если браслет
дочкин, как ты говоришь, значит, они его не могли не видеть. Опознают – так и
быть, звякну в отделение.
Дмитрий беспомощно уставился на него:
– Да вы что? Я же вам рассказывал, почему
Нечаевы чуть ли не с апреля живут в деревне! Лёлин отец тяжело болен, понятно,
что от него скрывают исчезновение дочери. А с матерью я сегодня уже говорил,
она вообще еле держится: и за Лёлю боится, и за мужа. Видите, она даже на
поминки не пришла, чтобы его не оставлять. Кстати, совсем не факт, что Лёля
показывала им мой подарок. Могла постесняться, да мало ли что… И почему вам
недостаточно моего слова?
– Да почем я знаю, – может, ты сам девку
из ревности пристукнул, а теперь пришел виноватого искать, – сказал тут
Кузнецов, наливая по новой, и Дмитрий кивнул, только теперь уразумев, что
поминки – не лучшее место для расследования. Он просто забыл обо всем от
волнения, а сейчас проклинал себя за то, что не ринулся сразу в город, в
милицию, или хотя бы в райцентр, что связался с этим здоровяком, у которого
было такое же понятие о логике, как у ветра. – Не пьешь, так ешь, –
сердито велел Кузнецов, придвигая к Дмитрию полную доверху тарелку борща,
который как раз сейчас начали подавать гостям. И подал пример, навернув на
вилку целую стопку порезанных углом блинов и захлебывая сладковатое тесто
крепко наперченным, жирным, огненно-горячим варевом.
Дмитрий не встал и не ушел только потому, что
их с Кузнецовым посадили почти вплотную к хозяевам, и он без помех мог смотреть
на Жанночку, которая сидела, не притрагиваясь к еде, опершись лбом на руки.
Манжета ее черной блузки по-прежнему была расстегнута и чуть завернулась, так
что янтарные кругляшки были хорошо видны. И чем дольше смотрел на браслет
Дмитрий, тем большей преисполнялся уверенности: тот самый! Лёлин!
– Вообще-то какая-то женщина с Вовкой в машине
была, это установлено, – громко сарбая с ложки, чтобы не обжечься горячим,
пробормотал он.
Дмитрий, не веря ушам, медленно повернулся к
соседу, но Кузнецов не взглянул на него, пока не выхлебал тарелку до дна.
– Ну чего ты меня глазами жрешь? –
буркнул неприветливо. – Пошли покурим.
За калиткой уже дымили с десяток мужиков.
Разговор скакал от несомненных достоинств покойного к кандидатуре покупателя
его «Нивы», которую отдадут же когда-нибудь из милиции! При появлении Кузнецова
сторонники отрицательного мнения благоразумно заткнулись.
Кузнецов отстранил протянутые к нему пачки и
неторопливо двинулся в гору, к главной улице.
– Была, говорю, какая-то не то девка, не то
баба в его машине, – повторил он, сосредоточенно глядя под ноги. – В
белой кофточке, а может, и футболке. У твоей-то имелась белая футболка?
– Разумеется. И не одна, – настороженно
ответил Дмитрий. И вдруг до него дошло, что могут означать слова участкового.
Остановился, повернулся…
– Тихо, – сказал, прищурясь,
Кузнецов. – Спокойно. Говорил же тебе: поешь, а то вон совсем зеленый
стал. В обморок не грянешься? С виду здоровый, как лось, а на самом деле кто
тебя разберет… Знаю я, что ты подумал. Ты подумал, что там же, под обрывом, где
Мордаху нашли, еще на кого-то наткнулись? Ну так вот – не наткнулись, хотя
искали очень тщательно. Километра на два ниже по течению дно обшарили – вот как
искали! И это наводит на очень интересные размышления.
Дмитрий понемногу начал снова дышать.