– Ну, большое добро! Это кто же такой?
Дмитрий покосился на Лёлю, но та молчала.
– Не знаем, – осторожно ответил
он. – Мы тут были в гостях у доктора, еще ни с кем не успели
познакомиться. Видим – раненый человек, ну, вытащили.
– Безрукий, – с брезгливым и в то же
время жадным любопытством пробормотала женщина, вытягивая шею и раздувая
ноздри. – Ишь ты… Кто тут из них был безрукий, не припомню что-то… – И
вдруг заорала во всю мочь: – Эй, Мишка! Мишка, слышь? Кто был среди барских без
руки? Не помнишь?
Из-за вставшей торчком бетонной плиты
выглянула кудлатая голова (волосы на ней, запорошенные кирпичной пылью, были
дикого красного цвета) и выразилась в том смысле, что все бабы – дуры, а Нюрка
– из них наипервейшая, поскольку тратит время на болтовню, когда народ все уж
растащил.
Нюрка весело ответила забористой бранью и
вдруг глянула хитровато, подозрительно:
– А что ж вас доктор с собой не взял, коли вы
такие с ним были друзья? Сам улетел, а вас бросил?
Дмитрий только и мог, что пожал плечами. И в
самом деле – как ответить? Не взял вот… Но откуда она, интересно, знает?..
– Ну, вам повезло, – сообщила
баба, – сейчас бы тоже валялись вон там, на полянке.
– Что? – недоверчиво пробормотал
Дмитрий. – Вертолет упал?
– Упал, упал! – радостно закивала
общительная баба. – За прудом, в прогалине. Мужики хотели подойти, да
побоялись. Ой, ну я пошла, а то и правда что все растащат.
И, весело махнув на прощание, она кинулась в
развалины.
Лёля взглянула на Дмитрия полными слез глазами
и покачала головой:
– Не верится, правда?
– Может, он еще жив? – хмуро пробормотал
тот.
– А что, и его спасать будешь?
– Не отказался бы, – хмыкнул
Дмитрий. – Чтобы кости своими же руками переломать! Ладно, пошли. Так и
так мимо вертолета не пройдем.
Олеся открыла глаза, потянулась к
окровавленному телу, лежащему неподалеку. Лёля обняла ее, что-то шептала на
ухо, гладила растрепанные волосы, мелко целовала в висок, и постепенно девочка
притихла, перестала рваться и теперь только взглядывала на раненого, протяжно
всхлипывая.
С помощью Лёли Дмитрий взвалил Семибратова на
плечи; она навьючила на себя сумку, взяла Олесю за руку. Кое-как пошли.
Ноша была не тяжела, и все-таки Дмитрий брел
еле-еле. Мутило от запаха крови, которая продолжала сочиться. Он подумал, что
этот человек может умереть от потери крови прежде, чем они дойдут до «Атамана»
и окажут толковую помощь, но не ощутил при этой мысли ни надежды на
справедливость судьбы, ни обиды: мол, столько сил пропадет впустую. Если несешь
тяжелый груз, лучше не думать о нем. Идти, идти, идти, считая шаги, намечая
себе мысленно этапы…
Первый привал они устроили через полкилометра,
у пруда. Дмитрий уложил Семибратова на землю поудобнее, посчитал пульс. Да…
случалось нащупывать пульс и лучшей наполненности. Вот тут Гоша отвел бы душу,
комментируя! Ладно, как-нибудь.
Олеся подобралась к отцу, испуганно
заглядывала ему в лицо. Потом быстро клюнула губами в щеку и вернулась к Лёле,
забралась ей на колени, сжалась в комок. Да, девочка еще мала, не умеет любить
сама, нужно, чтобы ее кто-то любил, согревал…
Дмитрий осмотрелся: если верить черноглазой
бабе, за осинами и лежит та прогалина, куда упал вертолет доктора. Почему же он
упал? Напоролся на молнию или впрямь было что-то с мотором? Доктор же небось
так спешил удрать, что не слушал механика! Поспешишь – людей насмешишь. Да уж!
Сходить посмотреть?.. Только сначала надо немного прийти в себя. Нет, а правда
– что он будет делать, если доктор и в самом деле жив? Хотя вряд ли. Дмитрий не
раз и не два видел, что остается после падения вертолетов… Кстати, можно туда
вообще не идти и предоставить все естественному ходу событий. Это самое
разумное, пожалуй.
Он отыскал в камышах свои вещи, открыл пакеты
с едой, разделил хлеб и сухую колбасу. Лёля с ужасом уставилась на базуку:
– Неужели мне и это придется нести?! Она для
чего? Это ручная пушка? Она в самом деле способна выстрелить? Могу себе
представить! – В голосе ее звучало презрение.
– Давай я понесу! – вызвалась Олеся.
Забыв про еду, она с восхищением водила пальцами по красному сверкающему дулу и
норовила нажать на курок.
– Хотите, я?.. – донесся голос – тихий,
как шелест травы, но все обернулись так резко, будто рядом ударил гром.
Олеся вскрикнула, Лёля испуганно махнула
рукой, а Дмитрий шумно выдохнул сквозь зубы, силясь сдержать невольную дрожь,
пробежавшую по плечам.
Да, Леша мог напугать кого угодно – этим своим
бледным, заострившимся лицом и провалившимися глазами, рваниной, в которую превратилась
его одежонка. Похоже было, что он продирался сквозь непроходимые заросли и все
ветви этого леса пытались его удержать. Мальчик еле стоял на ногах. Даже
козленок, которого он прижимал к груди, казался смертельно усталым и не
взмекивал по своему обыкновению.
– Ой, Лешенька… – прошептала Лёля. –
Откуда же ты взялся?
Мальчик не обратил на нее внимания – смотрел
на Дмитрия и беспамятного Семибратова, лежащего на траве.
– Так и помрет без отпевания… – проговорил
вдруг, но не своим, тонким, ломким, а чужим, лишенным живых красок голосом.
– Типун тебе на язык, – огрызнулся
Дмитрий. – Он жив, может быть, еще и очухается! Ты лучше скажи, куда
пропал. Я уж думал, тебя на том сеновале вместе с Андреем…
– На сеновале? – пробормотал Леша, и
видно было, что он с трудом соображает, о чем идет речь. – Не помню… я от
старосты убежал. Он за мной гнался, а я убежал. Ты меня старосте не отдавай, не
то он меня, как бабку, в болоте затопит!
– Что?.. – выдохнула было Лёля, но только
зажмурилась, подавившись дальнейшими словами.
Олеся между тем выпрямилась и как зачарованная
пошла к Леше, бормоча:
– Ой, он кто? Это братец Иванушка? Твой
козленочек заколдованный? Можно я его поглажу?
Дмитрий и Лёля молча смотрели, как мальчик
передал Олесе козленка, как они стоят, быстро, тихо перешептываясь. Все трое по
очереди откусывали от бутерброда и яблока, которые держала Олеся.
Лёля уткнулась в плечо Дмитрия, и слезы
согрели его холодную кожу.
С усилием поднял руку и погладил по спутанным
волосам:
– Ну, чего ты? Потерпи еще немножко! Все живы,
дети вон… Ну, не плачь, пожалуйста!