Бегом на шпильках - читать онлайн книгу. Автор: Анна Макстед cтр.№ 106

Из-за своей глупости я впадаю в депрессию, что опровергает еще одно мое давнее убеждение: депрессиям подвержены лишь интеллектуалы, поскольку все остальные слишком глупы, чтобы понять, насколько они глупы, и переживать из-за этого. Есть ли хоть что-нибудь, что может послужить мне оправданием? Да, в мою пользу говорит то, что мы не были знакомы с Алекс в тот период, когда она встречалась с Энди. Здесь налицо сочетание сразу нескольких факторов. Во-первых, я старалась не иметь с ним никаких дел, особенно после поцелуя. А во-вторых, в первый год своих отношений с Алекс Энди работал в Олдершоте, после чего сразу перебрался в Сити. А вот теперь факт не в мою пользу: даже если Хелен Келлер [73] крепко-накрепко завязать глаза, она и то увидела бы, что тут к чему.

Собравшись с силами, я благодарю Алекс за то, что познакомила меня с Робином, и обещаю не теряться. Затем еду домой, бормоча вслух: «И что теперь? Черт, откуда мне знать, что теперь?! Идиотка безмозглая!» Просто каким-то чудом, не замечая ни дорожных знаков, ни других водителей, я добираюсь до Примроуз-Хилл живая. Брожу туда-сюда перед собственным домом до тех пор, пока из соседнего окна не высовывается какая-то женщина и не спрашивает: «Я могу вам чем-нибудь помочь?».

— Нет, — отрезаю я, пристально глядя на нее до тех пор, пока та не засовывает свое туловище обратно в квартиру.

Возвращаюсь в машину: на случай, если эта тетка вдруг выскочит из дома с чугунной сковородкой наперевес. Похоже, я становлюсь такой же грубой, как Тони. Что я, черт возьми, скажу Энди? И надо ли вообще что-то говорить? Ему абсолютно незачем знать, что мы знакомы с Сашей. Но ведь он все равно узнает. Алекс уже звонила мне домой, что, если в следующий раз трубку возьмет он? Можно, конечно, сказать, что мне отключили телефон и чтобы впредь она звонила мне на мобильник. Я просто… не хочу, чтобы они встретились. Я боюсь. Несмотря на то что Алекс, Саша, или как она там себя называет, никогда не упоминала об Энди. Если бы она все еще любила его, то наверняка сказала бы. Если женщине нравится мужчина, она беспрестанно — к месту и не к месту — вставляет его имя в разговор. Но Алекс ни разу этого не сделала.

А сам Энди… Он ведь до сих пор от нее без ума — это и ежу понятно. Нет, не хочу, чтобы они встретились. Тогда ее образ, возможно, со временем поблекнет, а потом и вовсе сотрется из его памяти. Но как, почему, когда, — черт, черт, черт, — как так получилось, что Порочная Бывшая вдруг стала моей подругой? О боже! Энди ведь думает, что она до сих пор замужем! А теперь — по какому-то уродливому капризу судьбы — Порочная Бывшая вдруг оказывается крестной феей: доброй, милой, ласковой, раскаявшейся во всех своих грехах (по крайней мере, в том, что бросает своих мужей в последнюю минуту)? Это же так несправедливо! Порочные Бывшие по определению должны оставаться порочными на все сто. Тогда ты точно знаешь, как себя с ними вести. Можешь с чистой совестью их ненавидеть, можешь желать им зла, можешь надеяться, что молоко их жизни рано или поздно скиснет и свернется, — и все потому, что ты прекрасно знаешь: они — воплощение Порока и должны получить по заслугам.

Господи, я знаю: она снова западет на него. Снова увидеть Энди — это для нее все равно что влезть в любимые, обшарпанные кроссовки после энергичной, мучительной пляски в новых кричаще-красных лакированных туфлях на шпильках. Мне кажется, что я сейчас смотрю «Челюсти». Тот кусок, где люди в маленькой лодочке, ночью, посреди моря: подвыпившие, они распевают песни, им уютно и весело. И фантаст в моем лице надеется, что в этой версии фильма акула вдруг решит, что еще не вполне продвинулась в своем эволюционном развитии, чтобы иметь зуб против кучки людей, — и уплывет прочь, никого так и не сожрав. А я сижу, и смотрю, и знаю, что самое худшее случится наверняка, но в душе тлеет слабая надежда, что на этот раз крутят специальную версию — для чувствительных натур, что не могут открыто смотреть в лицо реальности.

Нет, никакого чуда не произойдет. Алекс получит Энди — и это так же верно, как и то, что акула получит свою человечину на ужин. Одно лишь упрямство все это время держало их порознь. Но мне ведь тоже хочется Энди. Я хочу его потому, что он хочет Алекс. Я хочу его потому, что знаю: Алекс тоже захочет его. Я хочу его потому, что Бабс не хочет, чтобы он у меня был. Я хочу его потому, что не могу его заполучить. Но больше всего я хочу его потому, что влюбилась. Не потому, что он зарезервирован для другой женщины, а потому, что люблю его. Из всех мужчин, которых я могла бы иметь, и из тех, которых не могла бы, — из всех я люблю одного его. Я бы любила его даже на необитаемом острове, я любила бы его даже в тяжелом клиническом состоянии, я любила бы его даже, если б на всем белом свете он никому не был бы нужен, кроме меня. Я бы любила его, — а вот это уже серьезная проверка, — даже если бы моя мама одобрила его кандидатуру. А уж она-то бы точно одобрила. Я действительно люблю его.

Представляю себе наше замечательное будущее, в котором мы с Энди просыпаемся вместе, живем — вместе, любим — вместе, готовим (к тому времени я уже стану здоровой) — тоже вместе, занимаемся сексом по два раза в день (среднестатистический показатель по стране — два раза в неделю, но мы обязательно его превысим), и у меня своя студия пилатеса (потому что я очень способная, и у меня всегда все получается, за что бы я ни взялась), и это мерзкое внутреннее напряжение — оно ушло навсегда, и… Моя мечта со скрипом тормозит, поскольку в окошко настойчиво стучится суровая действительность: «Я, конечно, извиняюсь, но как же Алекс? Ведь она твоя подруга. Ее приятель Робин учит тебя пилатесу, так что ваши жизни, так или иначе, должны в какой-то момент пересечься. Алекс и Энди наверняка встретятся. И что же произойдет потом?».

В общем, я принимаю решение: лучше узнать самое худшее немедленно, чем жить в тумане неопределенности и надежды долгие месяцы.

Следующие десять минут я сижу в машине, пытаясь определить, дома ли Энди, прежде чем до меня доходит, что можно просто посмотреть, здесь ли его «воксхолл-астра». Сканирую взглядом дорогу, и — о, да, вот он, как живой, стоит и ржавеет себе потихоньку, портя идиллический пейзаж нашего района. Будь я наглой и бесстыжей, то демонстративно прошествовала бы в дом, — в конце-то концов, это мой дом, — и с порога объявила, что нам надо «кое о чем договориться» и потребовать контракта (штраф в миллиард фунтов за любое нарушение), подтверждающего, что наши эксклюзивные взаимоотношения с этого момента становятся вечными? Я закусываю губу. После весьма продолжительного «закусывания» меня вдруг озаряет. Позвоню-ка я сперва Робби.

Роюсь в записной книжке.

— Chérie! — восклицает Робби: французское слово он произносит на английский манер. — Здорово повеселились, правда?! Надо же, а ты все равно со мной разговариваешь. Наверное, понравились мои трусы? То есть надежда у меня еще есть, да?

— Это зависит от того, Робби, что ты имеешь в виду под словом «надежда», — говорю я хмуро. — Если ты имеешь в виду надежду когда-нибудь попасть на Северный полюс или лично меня, то — нет.