— Вам у Господа для себя очищения попросить стоило бы для начала, — обронила Валентина. — Но, прошу вас, идемте скорее. Вы нужны в соседней палате…
Неожиданно он протянул к ней огромные грязные руки, приложил ладони к щекам и заставил смотреть прямо в свои гипнотические глаза.
— Сейчас ты нуждаешься во мне. Я могу дать тебе успокоение, которого ты так жаждешь. Именем Господа.
Он склонил голову, как будто собираясь приложиться к ее лбу, но в последнюю секунду пригнулся и поцеловал ее в губы. Изумление и отвращение охватило Валентину, когда он накрыл ее уста своим огромным темным ртом. Она вырвалась и ударила его по щеке. Густая борода приглушила звук пощечины, но все муки и трудности этого дня выплеснулись из нее вместе с яростным криком:
— Вы не Божий человек. Вы проходимец! Отвратительный, распущенный…
Он рассмеялся, счастливо и безудержно, как будто это были слова похвалы. Валентина ударила бы его снова, но ей было противно к нему прикасаться. Она вытерла рукой рот и отошла на безопасное расстояние.
— Вы нужны умирающему мальчику, — ледяным голосом произнесла она.
— Ему я не нужен. А тебе нужен.
— Вы не настоящий священник, верно?
— Я всего лишь бедный старец. Я смиренно предлагаю свою помощь страждущим и заблудшим душам, таким, как ты.
— Моя душа вас не касается, — ответила она. — Вы не старец. А мальчику нужен настоящий священник.
Бледные глаза не отпускали ее. Она почувствовала, что язык ее отяжелел, а мысли начали растекаться. С трудом она отвела взгляд от темной фигуры и поспешила обратно, пытаясь заставить себя не думать о грязном незнакомце.
— Мы еще встретимся, деточка! — крикнул он ей вслед. — И когда это случится, ты сама захочешь поцеловать меня в обмен на свою душу.
Валентина отыскала священника. Настоящего священника. В длинной домотканой рясе, потертой снизу, с епитрахилью и высокой черной скуфьей, которая тоже знавала лучшие времена. Вначале Валентина решила, что это какойто сельский священник, который, услышав о побоище, специально приехал в город, чтобы попасть в госпиталь. Но когда она окликнула его и он, оторвавшись от раненого, над которым читал молитву, посмотрел в ее сторону, Валентина сразу узнала его. Это был тот самый священник, которого она встретила с Аркиным, тот, с которым говорила, когда шофер сносил мешки с картошкой в церковь. Бросившись к нему, она подумала о том, сколько чужих тайн хранят священники, сколько самых разных признаний, должно быть, преследует их в мыслях.
— Батюшка, мне нужна ваша помощь.
— Слушаю вас.
— Там мальчик умирает.
Реакция его была не такой, как она ожидала, поскольку, хоть он и последовал за ней в соседнюю палату, сохраняя полное спокойствие, по тому, как громко стучали его каблуки по полу, можно было понять, что он рассержен.
— Батюшка, вы знаете, что произошло?
— Молодежь работает на заводах в очень плохих условиях, — сдержанно произнес он. — После того как комуто из них машиной оторвало руку, они собрались во дворе, чтобы поговорить. Но у полиции везде есть шпионы. — Он покачал головой и поднял Библию так, чтобы она оказалась на уровне его глаз. — Да простит Господь этих солдат, потому что у себя в сердце я не нахожу им прощения. — Он со злостью потряс в воздухе книгой, как будто пальцы его могли вытряхнуть ответ изпод черной обложки. — Они ведь совсем еще дети!
— Но мне сказали, что они объединились с железнодорожниками.
— Да.
— Это означает, что их действия были организованы.
Валентина распахнула двери в палату, но священник неожиданно остановился, и она повернулась к нему.
— Кто вы? — спросил он, пристально всматриваясь в нее.
— Просто санитарка. Помогаю спасти жизнь этим детям.
«Просто санитарка» — эти незамысловатые слова, похоже, успокоили его.
Глаза его снова наполнились теплом, и он зашагал дальше.
— Да, опечален я. Но не дай Господь комунибудь видеть то, что видел я сегодня, когда саблями рубили детей малых. — Он, как щит, прижал к груди Святое Писание.
Валентина протянула руку и прикоснулась к кресту, вытесненному на обложке.
— Вы были там?
— Да.
— Скажите, отец Морозов, а Виктор Аркин тоже был там?
Священник повернулся к ней.
— Кто вы?
— Он ранен?
Священник едва заметно покачал головой.
— Передайте ему, — сказала Валентина, — пусть заберет ящик, который он спрятал в гараже. Когда к нему придут из охранного отделения, будет поздно.
24
— Санитарка Иванова!
Гордянская окликнула Валентину, когда та выходила из отделения. Медсестра выглядела уставшей, под глазами у нее виднелись темные круги, как после бессонной ночи.
— Вы сегодня хорошо поработали. Похоже, из вас выйдет хорошая санитарка. — Лицо ее разгладилось. — Признаюсь, вы удивили меня.
— Спасибо.
— Теперь идите домой и отдохните. Горячая ванна, стакан водочки — и вы забудете о сегодняшнем дне.
— Да.
Хорошая санитарка. Валентина натянула на плечи пальто. Хорошая санитарка.
На ступенях госпиталя она натолкнулась на Дашу и тут же спросила ее:
— Ты знаешь священника, который здесь был сегодня?
— Отец Морозов? Да, он часто приходит. Я и сама терпеть не могу его проповедей. — Она поморщилась и сняла с головы косынку. — Но он пациентов не только словами утешает, а еще и еду им приносит. Они обожают его.
— Нет, я не про него. Другой. Грязный и омерзительный, со светлыми голубыми глазами. На шее у него очень дорогое распятие висело.
— А, этот ублюдок. Надеюсь, он к тебе не прикасался?
— Нет, — неожиданно для себя солгала Валентина.
— Не волнуйся, он сюда редко наведывается. Только когда хочет напомнить себе, каково это — быть бедным.
— Как это? А где он обычно время проводит?
— Господи Боже, Валентина, ты что, не поняла, кто был этот вонючий подонок?
— Он сказал, что он — бедный старец.
— Какой там бедный старец! Хотела бы я быть такой бедной.
— Так кто же это был?
— Григорий Распутин. Чудотворец, который вокруг императрицы ошивается. Только не говори, что он к тебе прикасался своими грязными лапами.
— Чудотворец?
— Он сам себя так называет.
— Йенс, расскажи мне про императрицу.
— Почему ты просишь?
— Просто так. Интересно.