— Не бойся, девонька, — зашептала неизвестно
откуда появившаяся жаба-нянька, — жив твой парень, жив. Потому что Сергей
Михайлович в чистом халате вышел. А если больной на столе помрет, он прямо так
выбегает, перчатки и халат на ходу снимает, на пол бросает и курить бежит.
Сейчас твоего повезут, только ты к нему не подходи, а то выгонят. А ты лучше с
сестричкой договорись, с Ольгой. Она сегодня в реанимации дежурит.
Бабка честно отрабатывала свою сторублевку.
Действительно, через несколько минут из операционной
выкатили каталку, на ней лежало что-то, до горла закрытое простыней. Впрочем,
то, что было не закрыто, нельзя было назвать головой, так оно было замотано
бинтами. Я почувствовала, что пол уходит из-под ног, но старуха-нянька ловко
подхватила меня и сунула под нос ватку с нашатырем.
— Оклемалась? — деловито спросила она. — Ну
тогда иди вон по коридору, увидишь дверь реанимации, но туда не входи, подожди,
пока сестричка выйдет.
Я побрела по коридору, придумывая на ходу, что сказать
сестричке. А вот и она сама выскочила и побежала в конец коридора, где, я
знала, была дверь на лестницу и место для курения.
Сама я курю редко, понятно, по какой причине. Но если и
курю, то специальные сигареты, противоастматические. Но держу в сумочке пачку
«Парламента» — так, на всякий случай. Вот как раз представился такой случай.
— Вы Оля? — спросила я девушку, протягивая ей
сигареты.
— Ну да, — ответила она, прикуривая и кивком
выражая благодарность. — Твой там лежит? — показала она на дверь
реанимации. — Ужас какой!
— Даже не знаю, что с ним случилось, — голос мой
дрогнул, — то есть знаю, что он в аварию попал, а что там… разбился
сильно?
— И разбился, и обгорел, — сочувственно ответила
Оля, — вся верхняя половина тела, очень большой участок кожи…
— Но надежда есть?
— Ну, надежда умирает последней, — философски
ответила Оля и пожала плечами, — но ты держись… Если повидать его хочешь,
то пойдем, только ненадолго. Но предупреждаю — в обморок не падать и волосы на
себе не рвать! Тут все же реанимация.
Я тихонько отворила дверь палаты реанимации, вошла внутрь,
но не сразу увидела Романа. Точнее, не сразу поняла, что этот странный
неподвижный белый предмет, опутанный трубками и проводами, — это он, тот
мужчина, с которым я прожила последний год.
Большую часть этого неподвижного предмета закрывала
простыня, а то, что лежало поверх простыни, было плотно забинтовано, как
египетская мумия. Руки, голова — все было сплошь укутано бинтами, и невозможно
было поверить, что в этом белом коконе находится живой человек.
От мумии отходило множество проводов и трубок, которые
соединялись с непонятными приборами, и вот эти-то приборы казались живыми и
разумными — на экранах змеились голубоватые синусоиды, что-то пульсировало,
поднимался и опускался белый ребристый поршень, прозрачная жидкость медленно
стекала из капельницы.
Я снова перевела взгляд на тщательно запеленатую мумию, но
не могла представить себе что там, внутри, — Роман…
Почему-то в этот самый неподходящий момент я вспомнила его
бессмысленный, затуманенный взгляд во время любви, тихий, почти страдальческий
стон, бисеринки пота над верхней губой… Неужели этого больше не будет? Неужели
это действительно он лежит в марлевом коконе под слепящим голубоватым светом
больничных люминесцентных ламп?
Белый поршень медленно поднимался и опускался, как будто
дышал, как будто это именно он был единственным живым существом в этой ярко
освещенной палате, а вовсе не безжизненная белая мумия на высокой кровати…
Я не могла отвести застывшего взгляда от этой мумии.
За спиной у меня скрипнула дверь палаты, послышались легкие,
почти беззвучные шаги.
Я испуганно оглянулась.
Ко мне подошла сестричка Оля, та самая, которая провела меня
сюда.
— Не мучай себя, — прошептала она, — ты ему
ничем не поможешь. Сергей Михайлович сделал все, что можно, теперь только на
бога надеяться… Ты иди домой, поспи, лучше завтра придешь, я вечером снова буду
дежурить…
Я послушно вышла из палаты, прошла ночными коридорами, не
заметив, как оказалась на улице.
Рядом со мной остановилась машина. Кажется, это был тот же
самый водитель, который привез меня сюда.
Я не заметила, как добралась до дома, не заметила, как
поднялась по лестнице, как вошла в квартиру.
Легла, не раздеваясь, и не надеялась уснуть, но провалилась
в сон, как в омут, как в неподвижную темную воду.
Мне снилось, что я иду по длинному, ярко освещенному
коридору — не такому, как в больнице, без госпитальной унылой стерильности,
скорее это был коридор какого-то клуба. По сторонам от меня стояли люди, они
застывали при моем приближении и смотрели на меня с удивлением, сочувствием и
легкой насмешкой.
Я шла быстро, торопясь увидеть кого-то, догнать… и наконец
увидела — от меня уходил Роман, я узнала его широкие плечи, темные, слегка
вьющиеся волосы.
Я окликнула его, но он не обернулся, наоборот, прибавил шаг.
Я шла быстрее, быстрее, уже почти бежала, но расстояние
между нами не сокращалось…
Тогда я закричала: «Обернись! Обернись!»
И он обернулся.
Но я не увидела знакомого лица.
Не увидела вообще никакого лица.
На месте лица был пустой темный провал.
Я закричала от ужаса… и проснулась от собственного крика.
Было совсем светло, взглянув на настенные часы, я увидела с
удивлением, что проспала почти до десяти. Все тело болело, во рту был
отвратительный привкус. Немудрено — я спала в одежде, в неудобном положении…
Вчерашние события нахлынули на меня с новой силой, и я едва
подавила стон. Однако нужно было привести себя в порядок, принять душ, выпить
кофе…
Но этим планам не суждено было осуществиться.
Только я встала и направилась в ванную, как задребезжал
дверной звонок.
— Господи, кого это принесло!
Я подошла к двери и посмотрела в «глазок».
На площадке перед дверью стоял незнакомый мужчина в пиджаке
и галстуке. Больше ничего определенного о нем сказать я не могла, поскольку его
облик был искажен линзой «глазка».
— Вам кого? — осведомилась я хриплым со сна
голосом.
— Вас, Наталья Сергеевна, — проговорил незнакомец.
Это прозвучало убедительно. Я открыла дверь.
В квартиру вкатился невысокий плотноватый мужчина с
прилизанными серыми волосами. В светло-сером пиджаке и синем галстуке. На лице
постно-сочувственное выражение.
— Какое несчастье!.. — воскликнул он, всплеснув
маленькими пухлыми ручками. — Какое несчастье!