Затем у основания Испанской лестницы она купила три белых
розы – они должны были играть роль опознавательного знака при встрече с
покупателями – и отправилась на место встречи, на пьяцца Навона.
Там она села за столик уличного кафе возле фонтана Четырех
рек, поставила свои розы в принесенную официантом вазочку, заказала легкий
коктейль и стала ждать.
За две минуты до назначенного времени на площади показалась
живописная троица. Судя по тому, что возглавлявший ее представительный плотный
мужчина в элегантном темно-синем пальто, с тяжеловесным, обрюзгшим и надменным
лицом римского патриция нес в руке три белые розы, именно с ними Марьяне
предстояло иметь дело. Следом за «патрицием» шел худощавый подвижный молодой
блондин в длинном сером плаще, которого Марьяна посчитала переводчиком, замыкал
шествие крепыш в спортивной куртке, по скучающим внимательным глазам которого
сразу был виден телохранитель. Троица уверенно направилась к Марьяниному столу,
«патриций» по-английски спросил разрешения сесть, поставил в Марьянину вазочку
свои розы и перешел на безукоризненный русский:
– Мы не знали, что нам придется иметь дело с дамой, причем с
очаровательной дамой. Разрешите представиться: Иннокентий Аргунов. Сегодня я
буду выполнять функции переводчика и, скажем так, доверенного лица, поскольку
вы, как я понимаю, итальянского не знаете и английский, наверное, в недостающем
объеме, а господин Манчини, – он кивнул на молодого блондина, – к
сожалению, не владеет русским.
– А вы эмигрант? – с интересом взглянула на него
Марьяна.
– Можно сказать и так. Лучше было бы сказать, что мне выпало
счастье многие годы прожить в этой прекрасной стране. Но это так, лирика.
Давайте перейдем к делу. Господин Манчини выражает надежду, что операция прошла
удачно и вы доставили необходимый предмет.
– Да, безусловно...
В этот момент у столика бесшумно возник официант. Аргунов
выразительно посмотрел на Марьяну, давая понять, чтобы она не вела при
посторонних деловые разговоры. Марьяна хмыкнула, подумав: «Да за кого он меня
принимает!»
– Что вы будете пить? – спросил ее Аргунов.
– Такой же коктейль. – Марьяна показала на свой
опустевший бокал.
Аргунов разразился певучей итальянской руладой, в результате
которой на столе перед Марьяной появился восхитительный коктейль с вишенками и
зонтиком из дольки какого-то экзотического фрукта, перед Аргуновым и Манчини –
виски со льдом, а перед охранником – стакан минеральной воды. Когда официант
удалился, Аргунов вернулся к прерванному разговору:
– Итак, прекрасная синьора, вы доставили нам то, о чем была
достигнута предварительная договоренность?
– Доставила. Но я просила бы вас внести некоторую коррекцию
в порядок оплаты.
Аргунов удивленно поднял брови и что-то сказал по-итальянски
своему молодому шефу. Тот произнес несколько резких слов.
– Мадам, по поводу оплаты было достигнуто полное согласие,
поднимать этот вопрос сейчас мы не будем.
– Вы меня не поняли, я не говорю об изменении суммы, я
только прошу перевести эти деньги не на тот счет, который был назван при
прежних переговорах, а вот на этот. – Она протянула Аргунову листок бумаги
с длинной цепочкой цифр.
Аргунов взглянул на листок, передал его Манчини и сопроводил
итальянской фразой. Манчини внимательно просмотрел цифры, кивнул, сказал что-то
Аргунову, вынул зажигалку, поджег листок и тщательно растер пепел на блюдечке.
– Господин Манчини выполнит вашу просьбу.
– Он же сжег номер счета!
– Не волнуйтесь, мадам, у него великолепная память, он
никогда не забывает ничего и никого. – Последние слова Аргунова прозвучали
несколько зловеще, Марьяну даже передернуло.
– Итак, синьора, где же нужный нам предмет?
– Здесь. – Марьяна взглянула на часы. – Подождите
еще три минуты.
Аргунов перевел ее слова Манчини, тот тоже взглянул на часы
и кивнул, приподнимая свой бокал. Аргунов тоже поднял бокал и провозгласил,
галантно улыбаясь Марьяне:
– За прекрасную даму, объединяющую в себе красоту и деловые
способности!
Ровно через три минуты между столиками появился официант с
табличкой «SIGNORA IVANOV». Марьяна окликнула его:
– Si, si, signora Ivanov.
Официант с улыбкой подошел к их столику и с вежливой
итальянской фразой протянул ей красивую подарочную коробку, перевязанную
розовой лентой. Марьяна поблагодарила его по-английски, протянула доллар.
Официант удалился. Марьяна передала коробку господину
Манчини. Тот торопливо развязал ленту и открыл коробку. Там, изящно уложенная
среди цветов, покоилась заветная бутылка. Манчини снова закрыл коробку, завязал
ее лентой и убрал в спортивную сумку. Затем он переговорил по-итальянски с
Аргуновым, и тот заверил Марьяну, что завтра утром к открытию банка условленная
сумма будет переведена в Швейцарию, после чего поблагодарил ее от лица Манчини
и вежливо откланялся. Все поднялись и отправились в прежнем порядке – впереди
значительный и вальяжный Аргунов, за ним – Манчини и последним – молчаливый
охранник. Рядом, на выходящей на площадь боковой улочке, их ожидала удивительно
красивая красная машина каплевидной формы. Марьяна пожалела, что не разбирается
в моделях автомобилей. Она посидела еще несколько минут, допила свой коктейль и
отправилась на встречу со своим Итальянцем.
Виктора Викторовича разбудило ослепительное итальянское
солнце. Лучше бы оно этого не делало. В голове лязгал ржавыми гусеницами
отечественный трактор «Беларусь». Во рту у Богданова было сухо, как в Сахаре, с
одной поправкой: Сахара, кажется, достаточно чистое место. Так что точнее было
бы сказать, что во рту у него была смесь Сахары с помойкой. Солнечный свет был
так мучителен, что становилось понятным, почему его так избегает нечистая сила.
С трудом повернув голову, Богданов мученическим голосом воззвал:
– Марьяна! Марьяша!
Ответа не последовало. Пришлось встать и самому искать
аспирин. К счастью, он лежал на самом виду, на ночном столике. Видимо, Марьяна
чувствовала, что утром ему понадобится таблетка... Он проглотил аспирин, запил
его отвратительной теплой водой (дойти до холодильника казалось ему просто
нереально) и уселся на край кровати, постепенно приходя в себя.
Это был Марьянин номер. Правильно, вчера они были у нее. Но
где же тогда сама Марьяна? Ушла куда-то, не добудившись его? Он посмотрел на
часы. Было уже десять часов. Да, немудрено, что она уже ушла... Но что же так
плохо-то? Вроде и выпили вчера немного... или много? Да нет, вот же стоит одна
бутылка коньяку, да и та только наполовину выпита... Да, видно, старость...
Аспирин постепенно начинал действовать, сознание прояснялось.
Богданов огляделся, и ему стало еще хуже, чем раньше.
Номер был совершенно пуст. В нем не было никаких, совершенно
никаких, Марьяниных вещей. И никаких вещей Богданова. Совершенно никаких. Он
сидел совершенно голый посреди совершенно пустого номера.