– Что ж, прикажешь тебя господином Голубевым
называть? – ехидно вставила Надежда. – Вот ты только представь: тот
же начальник по режиму сидел на своем месте лет двадцать и секретность соблюдал.
И вдруг: всю секретность понемногу отменять начали, народ по заграницам
расползается и еще приходит такой наглый тип – ты то есть – и велит себя
господином величать. Пожалей человека, Валька, ведь его же кондрашка прямо в
кабинете хватит!
– Да при чем здесь я? – Валька не на шутку
рассердился. – Ведь это Никандров помер, его хоронят. И представляешь,
некролог в проходной не разрешают вешать, говорят, раз самоубийство, так
нельзя.
– Что они, рехнулись, это же не в церкви?
– Надо полагать, рехнулись. Так что в некрологе-то писать?
– Ну, пиши «безвременно ушел из жизни».
– А что, нормально, спасибо тебе, а то у меня уже ум за
разум зашел. А что ты, Надя, сегодня так рано-то?
– Да так, не спалось, проснулась пораньше.
Валя бросил ручку и внимательно посмотрел ей в глаза:
– Ты, Надежда, темнишь. Говори, о чем думаешь.
– Сначала ты.
– Ну ладно. Не нравится мне все это. То есть не это, –
он показал на некролог, – то есть это тоже не нравится, и похороны, и
вообще жалко Никандрова, а только вот я тут думал, что ведь жил он на даче, там
лес кругом, народу по зимнему времени мало. Ну уж если такое задумал, так зачем
же здесь, на работе, в щитовой вешаться? Тут ведь и помешать могут, всетаки
люди кругом, и места в щитовой, прямо скажем, маловато.
– А кстати, ты уж извини, что я подробно спрашиваю, а
только, он ведь не висел, как я понимаю, а разве человек сам так может себя
задушить?
– Милиция сказала, что может. Он как-то не вниз с
подоконника прыгнул, а вперед, вот и...
– И еще. – Надежда наконец осознала мысль, которая
беспокоила ее с прошлого вечера и не дала спать с утра. Она подошла к журналу,
в котором каждый сотрудник записывал время своего прихода и ухода. – Вот
смотри. Никандров вчера пришел в 7.55, вот тут записано, а ты – без пятнадцати
девять, за тобой почти сразу Полякова, а потом уже все потянулись. И когда я
пришла в полдесятого, все были в сборе. Ты как пришел, что видел?
– Да все как обычно. Я пришел, дверь открыта. Подумал, что
Никандров здесь, тем более он в журнале записался. Я тут пока разобрался, потом
все пришли.
– А питание кто-нибудь проверял, было оно?
– Ты знаешь, я-то ничего не включал, тут из цеха звонили,
потом из приборного, какой-то осциллограф на нас числится уже десять лет, а где
он – никто не знает. Ты, кстати, у себя посмотри, может, найдешь на него
документы, им только паспорт показать, а сам прибор – не надо.
– Ладно, взгляну. Так я к чему веду: вот пришел человек на
работу, как обычно, дверь открыл, разделся, потом взял у тебя в столе ключ от
щитовой и пошел включать питание, потом вернулся и сел работать, так? А в этом
случае, допустим, Никандров собрался вешаться. Пришел на работу, как обычно,
дверь открыл, разделся, взял у тебя ключ, пошел в щитовую, включил зачем-то
питание, потом повесился, дверь за собой закрыл...
– Да, а что насчет двери?
– Погоди, давай сначала с питанием разберемся. Ты, когда
Лену посылал в щитовую, с чего взял, что питания не было? Ты хоть одним
тумблером щелкнул?
– Да ты знаешь, я как-то забыл, смотрю – Никандрова нет, я
не работал, мужики только пришли, а бабы наши чтобы сами по себе с утра
работать начали! А тут все на тебя отвлеклись, ты входишь так эффектно, как
королева, я и рот разинул.
– Валька, не морочь мне голову!
– Ну забыл я, что Никандров здесь, думал, нет его!
– Так вот что я тебе скажу: если он, Никандров, питание не
включал, значит, его должна была Лена включить, правильно? А как бы она это
сделала, а, Валь?
– Исключено! Чтобы питание включить, она должна была мимо
покойника протиснуться, ты же знаешь, где там щит. Это же уму непостижимо,
чтобы она его коснуться могла. Да у нее и сил бы не хватило, чтобы его
повернуть.
– Да нет, она как дверь открыла, увидела эту жуть, так сразу
бежать. А ты, когда вошел, кроме как на Никандрова, на рубильник-то посмотрел?
– Посмотрел машинально, но все помню. Все было включено, все
шесть рубильников: три, которые 220 вольт включают, а три – которые на 380.
– Все шесть? А зачем ему все шесть? Он же на 380 вольт
никогда не работал, только на 220.
– Верно, Надежда, то-то я думаю, что-то не так, а потом из
головы вылетело.
– А теперь про дверь поговорим. Значит, Никандров дверь
открыл, потом ключ тебе обратно в стол положил, а потом пошел и повесился?
– А дверь открытой оставил? Да нет, дверь была заперта, Лена
ее открывала, потому что ключ в дверях торчал, когда я пришел.
– Это надо у Лены подробно спросить. Только если по логике
вещей, то и питание не должно было быть включено, и дверь должна была быть
заперта изнутри, и ключ там внутри был бы. Но у самоубийц логику трудно искать.
– Да уж. Но все-таки, Надя, как ключ в мой стол обратно
попал?
– Не знаю. А вчера тебя об этом опер не спрашивал?
– Да нет, они там зашились все, дел по горло. За
самоубийство ухватились, чтобы дело поскорее закрыть. А насчет двери... –
Валя с сомнением покачал головой. – Там такой замок, вот пойдем посмотрим.
Они пошли в щитовую. Валя открыл дверь, потом попробовал ее
плотно закрыть. Это не удалось, язычок замка не западал, его можно было утопить
только при повороте ключа.
– Вот видишь, не закрыть дверь без ключа. Ну, допустим,
утром, народу мало, свет не горел, могли люди не заметить, когда мимо
проходили. Но Ленкато должна была видеть, что дверь открыта? А она зачем-то
ключ вставила в замок.
– Ну что тут гадать, завтра ее из больницы выпишут,
послезавтра она на работу выйдет, и мы все у нее спросим.
* * *
День проходил в унылых похоронных хлопотах. Приезжал сын
Никандрова, молодой парень, одет хорошо, на «БМВ». Но выглядел очень плохо: под
глазами мешки, сам весь бледный, руки трясутся – видно, очень переживал из-за
отца.
После обеда лампа дневного света как раз над Надеждиным
столом вдруг вспыхнула и взорвалась с грохотом. Все вздрогнули. Работать стало
темновато, Надежда вызвала электрика. Пришел их старый знакомый дядя Вася,
маленький мужичок в вечном синем халате, приволок огромную стремянку, долго
возился там наверху, сказал, что сгорел патрон. Пока работал, выспросил все про
вчерашнее, поинтересовался, когда похороны и как здоровье Лены Трофимовой.
Наконец свет зажегся, и проинформированный дядя Вася ушел восвояси. Но и при
свете работать Надежде не хотелось. В конце дня позвонил сын Никандрова,
сказал, что похороны назначены на завтра, на четверг. Все засуетились, стали
собирать деньги на цветы, пока кто-то не сообразил, что цветов-то как раз будет
и так навалом, раз у жены цветочный бизнес. Заходило разное начальство,
интересовалось Никандровым и Леной, разные знакомые и незнакомые сотрудники
бесконечно хлопали дверьми, пока Валя не разозлился и не погнал всех из
комнаты. Наконец этот длинный, тоскливый день закончился, все разошлись,
условившись встретиться завтра в десять утра у проходной, где их будет ждать
похоронный автобус.