Колючая звезда [= Сестры Бьюмонт ] - читать онлайн книгу. Автор: Лиз Филдинг cтр.№ 70

Напряжение, которое ощущалось почти физически, сразу же ослабло, стоило им перейти к делам более прозаичным.

– Думаю, справлюсь, – заверила она его. – А как насчет веника? Надо бы сначала подмести пол, а то пыль опять уляжется на прежние места.

– Вы думаете? Ох, Клаудия, разве я мог предположить, что вы и в домашнем хозяйстве знаете толк. Я считал, что для вас это дело тайна за семью печатями.

– Ну, в жизни, может, и тайна, но кое-что я все-таки знаю. Не угадаете откуда. – Помолчав, она созналась: – Я как-то играла горничную в пьесе по готическому роману ужасов. – Она огляделась вокруг. – У меня такое впечатление, что этот опыт именно здесь мне и пригодится.

Клаудия надеялась вызвать его улыбку, но эффект получился обратный. Он поднял руки и медленно провел ладонями ото лба к затылку.

– Простите меня, Клаудия. Я идиот. Совсем не подумал, сколько пыли скопилось здесь за время моего отсутствия.

– Было бы из-за чего огорчаться. Ничего страшного.

Она невольно дружеским жестом коснулась его руки, и пальцы ее ощутили, как горяча и суха его кожа. Опустив взгляд, она увидела прекрасные линии этой руки, а темные волоски, наползающие на тыльную сторону ладони, на ощупь показались ей совершенно шелковыми.

– Вряд ли я помру от такой простой домашней работы, как удаление пыли.

Неужели это произнесла она? И не просто произнесла, а произнесла очень уверенно. Это ее приободрило до такой степени, что она готова была и сама в это поверить.

– Надеюсь, что не помрете, – согласился он. – Ну, я пойду и тоже займусь по хозяйству. А веник вы найдете за дверью, на лестнице.

Вдруг ей страшно захотелось пойти за ним и, взяв веник, отходить его сим предметом по спине. Но она мудро воздержалась от столь безрассудного поступка.

Раскрыв сумку, она отыскала шарфик, заботливо подложенный туда Мелани, которая мудро рассудила, что в какой-то момент ей захочется прикрыть свои изувеченные волосы. Если бы Клаудия сказала ей, что шарфик она повяжет в стиле добросердечных хлопотливых тетушек, Мелани никогда бы в это не поверила. Да что Мелани! Полчаса назад и сама Клаудия в это не поверила бы.

На комоде стояло зеркало, и она начала с него, усердно протерев его тряпкой, чтобы посмотреть на себя в новом облике.

Клаудии всегда, с самого раннего детства, говорили, что она красива. Ее волосы каждое утро тщательно и подолгу расчесывали, потому они были ухоженными и блестящими. В те далекие детские годы она так хотела походить на свою красивую мамочку, что никогда не выражала недовольства, хотя ничего приятного в столь утомительных процедурах не находила. После длительного расчесывания волосы подвергались дополнительной полировке с помощью куска натурального шелка, и только после этого девочке дозволялось являться на глаза матери, которая никогда не вставала раньше полудня. Иногда она позволяла дочке посидеть у нее на кровати и собственноручно расчесывала ей волосы, вновь и вновь внушая ей, что отрезать такие роскошные волосы просто преступление, и заклиная ее никогда этого не делать.

Когда Клаудия подросла, ее детские грезы малость потускнели, однако волосы она никогда не стригла коротко. Но вот врач, оказывавший ей первую помощь после происшествия с краской, вовсе не думал в тот момент о косметическом аспекте. Ее кожа и всегда была чрезмерно чувствительной, а уж на краску ответила таким раздражением, что он, увидев ее, первым делом распорядился, чтобы медсестра немедленно срезала все волосы, на которые эта краска попала. Бедная девушка так сокрушалась, что Клаудии еще пришлось утешать ее, говоря, что это не имеет никакого значения. Ничего себе!

И вот теперь, растерянно глядя в зеркало, она насилу решилась поднять руку и прикоснуться к волосам. Космы, которые остались после того, как были острижены испорченные краской пряди, казались ее руке чем-то очень странным и чужим, и, хотя с другой стороны ее роскошная грива сохранилась неприкосновенной, это, естественно, положения не спасало.

Вдруг она почувствовала себя очень несчастной. Если бы у нее под рукой оказались сейчас ножницы, она отрезала бы и все остальное. Но поскольку ножниц не было, она просто обмотала все это – и красоту и безобразие – шарфиком, открыв воспаленное лицо, которое никаким шарфиком не прикроешь.

Вся ее жизнь, в большом и малом, была сконцентрирована на том, как она выглядит. Это являлось неотъемлемой частью профессии. Никто, кроме, пожалуй, членов ее семьи, никогда не видел ее растрепанной, небрежно одетой. С минуту еще она смотрела на свое отражение, удивляясь тому, что теперь ей придется жить с такой внешностью. И вдруг ей подумалось: а как бы она себя чувствовала, если бы пришлось жить с этим до конца дней, как прожила остаток своей жизни ее мать, изуродованная безобразными шрамами? Неужели она тоже превратилась бы в монстра?

Почему вопросов всегда больше, чем ответов, спрашивала она себя, отвернувшись от зеркала и осматриваясь. К примеру, долго ли еще она будет предаваться бесплодным размышлениям, впустую тратя время, когда дел здесь невпроворот?

Все, довольно! За работу!

Она подметала, сметала пыль и полировала, кашляя и чихая и сама превращаясь в огромный кокон пыли, пока не вспомнила, что сначала надо было все увлажнить из пульверизатора. Но так или иначе, а с пылью она в конце концов справилась, после чего обратила свое внимание на постель. Достав простыни и наволочки, она застелила ее, а сверху положила легкое одеяло в желто-белую полоску, в тон занавескам, хотя к тому времени уже так сильно стемнело, что цвета и оттенки стали почти неразличимы.

На лестнице было гораздо темнее. Но в гостиной Габриел зажег полдюжины свечей, и их легкий трепетный свет в сочетании с языками пламени, задорно скачущими по дровам в камине, оттеснил свисающие паутины в темные углы, образовав небольшое пространство, свободное от пыли и всякой нечисти. Распахнутое окно являло вид темнеющей поверхности озера и впускало в комнату свежий вечерний воздух. До слуха ее доносился беспокойный шелест воды, когда на нее садились птицы, готовясь ко сну, и лишь один черный дрозд своим бормотанием давал знать, что он здесь единственный недреманный страж. Казалось бы, идиллия. Но нет, все это пробуждало в ней только легкую грусть.

Вдруг обоняние Клаудии уловило соблазнительные ароматы стряпни, расползающиеся по всему дому, и, почувствовав, как страшно проголодалась, она направилась на кухню.

Габриел, как видно, не тратил времени даром. Все поверхности блистали чистотой, а хозяин коттеджа сосредоточенно и даже как-то увлеченно занимался стряпней, попутно доставая с полок тарелки. Сцена навевала образ домашнего уюта, а сами они могли показаться степенной супружеской четой, но Клаудия не поддалась этим чарам. Они не дома, не супружеская чета, а просто гонимые недоброй чужой волей путники, вынужденные здесь укрываться и терпеть друг друга, причем ее к тому побудил страх, а его – чувство вины.

Клаудия не издала ни звука, однако, ощутив ее присутствие, он обернулся, и образ уюта тотчас испарился. Черты его лица в мерцающем свете свечей стали резче, выражение лица раздраженнее, а напряженность тела таила в себе некую угрозу. Она подумала, что надо как-то успокоить его, но этого не понадобилось. Увидев, что в дверном проеме появилась его гостья, а не кто-то опасный для цее, он и сам тотчас успокоился, перевел дыхание, и она решила, что не стоит больше бесшумно появляться у него за спиной. Надо бы завести свисток, чтобы уже издали давать ему знать о своем приближении. При этой мысли она усмехнулась.