Она очень любила своего мальчика и, когда все доктора
сказали «нет», пошла к Флеггу. Это было давно, когда Роланд еще ходил холостым,
и ни о каких принцах не было и речи. Он принял ее в своем подземном кабинете,
рядом с темницами, и во время беседы несчастная женщина слышала порой вскрик
какого-нибудь несчастного, долгие годы не видевшего света дня. Она с
содроганием думала, что, должно быть, где-то рядом находятся и камеры пыток. Да
и сам кабинет Флегга не вызывал добрых чувств. На полу мелом были начертаны
странные рисунки, которые, казалось, все время неуловимо менялись. С ржавого
крюка под потолком свисала клетка с двухголовым попугаем. Иногда он начинал
говорить сам с собой — одна голова спрашивала, другая отвечала. В темных углах,
среди запыленных книг, ползали пауки. Кое-как, запинаясь, она рассказала свою
историю и застыла в ожидании.
«Я вылечу твоего сына», — сказал он.
Уродливое лицо Анны Криволицей осветилось такой радостью,
что сделалось на миг красивым, «Господин! — выдохнула она, не в силах больше
ничего сказать. — О, господин!»
Но белое лицо Флегга в тени капюшона оставалось
бесстрастным, и страх опять проник в ее душу.
«Чем ты отплатишь мне за это?» — спросил он.
«Чем угодно! Просите чего вам угодно, господин!»
«Я попрошу об одной услуге, — сказал он. — Сделаешь?»
«С превеликой радостью!»
«Я еще не знаю, что это. Когда придет время, я тебе скажу».
Она упала на колени, и в этот раз он наклонился к ней.
Капюшон упал, и ей открылось его лицо — белое лицо трупа с черными дырами вместо
глаз.
«И если ты откажешь, когда я попрошу…»
«Я не откажу! О мой господин, я не откажу! Клянусь жизнью
моего мужа!»
«Ладно. Приведи ко мне своего сына сегодня, когда стемнеет».
Она так и сделала. Бедный мальчик дрожал, его голова
непрерывно тряслась, глаза закатились. Изо рта стекал ручеек слюны. Флегг дал
ей мензурку с темно-фиолетовой жидкостью.
«Дай ему это. Он обожжет губы, но пусть выпьет все до капли.
А потом забирай его и убирайся».
Она всунула мензурку в рот сыну и наклонила ее. Он, давясь,
проглотил содержимое и упал на пол, корчась от боли.
«Забирай его», — повторил Флегг.
«Забир-рай!» — прокричала одна из голов попугая.
«Забир-рай дур-рака!» — поддержала ее другая.
Она увела сына, уверенная, что Флегг дал ему яд. Но на
другой день трясучка прошла, и вскоре мальчик выздоровел окончательно.
Прошли годы. Когда Саша готовилась родить Томаса, Флегг
позвал повитуху к себе и что-то прошептал ей. Они были одни, глубоко под
землей, но и там он не решился сказать вслух то, что он сказал.
Лицо Анны побелело, но она помнила слова Флегга:
«Если ты откажешь…» И разве у короля не останутся два сына?
А если он захочет жениться еще раз, то в Делейне много красавиц.
И она пошла к Саше, и успокаивала ее во время родов, и никто
не увидел, как в решающий момент в руке у нее блеснул маленький ножик. Через миг
Анна крикнула:
«Тужтесь, моя королева! Тужтесь! Он выходит!»
Томас вышел из чрева матери легко, но следом хлынула кровь.
Через десять минут после рождения сына королева была мертва.
Так Флегг добился своего. Роланд был уже стар, жениться
второй раз не собирался, и теперь ему предстояло выбирать наследника из двух
принцев. Конечно, Питер был старше, но это не так уж важно. Его можно было тем
или иным путем устранить — ведь маленькие дети беззащитны.
Я уже говорил, что за все свое правление Роланд ни над чем
другим не думал так напряженно, как над тем, разрешать ли Питеру играть с
кукольным домом, так искусно сделанным мастером Эллендером. Я также говорил,
что он решил это иначе, чем Флегг, но тот подумал, что это мелочь.
Так ли это на самом деле было? Решите сами, когда дослушаете
историю до конца.
Глава 13
Прошло много лет. Удивительно, как быстро в сказках проходит
время, когда ничего не случается. В жизни так никогда не происходит, и это даже
хорошо. Представляете, каково было бы жить, если бы годы мелькали как дни, а
столетия — как годы?
Все эти годы Флегг внимательно наблюдал за обоими принцами —
за тем, как они вырастают из-за сгорбившейся спины постаревшего короля. Он
думал, кто из них будет выгоднее для него на троне, и довольно скоро решил, что
это Томас. Когда Питеру было пять, Флегг понял, что не любит его, а когда ему
исполнилось девять, чародей пришел к странному и неприятному для себя выводу:
он еще и боялся маленького принца.
Мальчик рос сильным и красивым. Волосы его были черные, а
глаза синие, как у многих в Западном баронате. Иногда, когда Питер быстро, с
легким наклоном вскидывал голову, он напоминал отца, а порой точь-в-точь
походил на Сашу. Но в отличие от неуклюжего, кривоногого Роланда, который
выглядел изящно лишь в седле, Питер был высоким и стройным. Он тоже любил
охотиться, но не так страстно. Он любил еще и уроки — особенно географию и
историю.
Его отец обожал грубые шутки. Он прямо падал от хохота,
когда шуты поскальзывались на банановой кожуре, или сталкивались головами, или
устраивали перестрелку тортами в Большом зале. У Питера были совсем другие
вкусы. При этом он любил смеяться, и его заливистый хохот часто колокольчиком
разносился по дворцовым залам, заставляя невольно улыбаться слуг и придворных.
Многие на высоком месте Питера не водились бы ни с кем,
кроме детей знати; он же подружился с мальчиком по имени Бен Стаад, когда им
обоим было по восемь лет. Семья Бена была не из знатных, и, хотя его отец Эндрю
Стаад возводил свой род к королям, их и дворянами-то можно было считать с
большой натяжкой. Точнее назвать их «сквайрами». Когда-то богатые, Стаады
переживали тяжелые времена, и если бы проводились выборы Лучшего Друга принца,
их сын вряд ли имел бы шанс.
Встретились они на ежегодном сельском празднике. Обычно
королям и королевам не очень нравилось там присутствовать; они поднимали тост,
благодарили фермеров за плоды их труда (даже если год был неурожайным) и
удалялись. Если бы так же поступал Роланд, Питер с Беном так никогда бы и не
встретились. Но Роланд в самом деле любил сельский праздник и часто оставался
там до конца (и часто его уносили оттуда, что называется в стельку).
Питер и Бен оказались в паре на состязаниях по бегу в мешках
и выиграли. Они уже давно шли впереди, но вдруг упали, и Питер сильно оцарапал
руку.