Ничего.
Все артефакты были фигурками или амулетами, выполненными из камня, глины или металла. В подборке не наблюдалось какого-то определенного порядка, просто предметы из множества этнических культур, образующие огромное и плохо изученное лоскутное одеяло истории человечества. Некоторым находкам было по тысяче лет, другим — десятки тысяч. Кое-какие вещи оказались настолько древними или из неизвестного источника, что узнать об их происхождении ничего не удалось. Между ними не существовало ни временной, ни географической связи, не было ни общего религиозного назначения, ни ритуальных особенностей. Пятисотлетний боевой штандарт правителя Панпасифика располагался в этой коллекции между церемониальным синаптическим шунтом, которому насчитывалось около четырех тысяч лет, и ритуальной чашей из византийского Константинополя, имевшей возраст около тридцати тысяч лет. У них не было абсолютно ничего…
Есть один общий элемент.
Хавсер увидел его. Его зрение за долгие годы было натренировано замечать все мелочи. Он обладал почти эйдетической памятью, и пока он переводил взгляд с одного трехмерного изображения на другое, оперируя одетыми в перчатки пальцами, он увидел то, что заметил Мурза.
Глаза. Стилизованные глаза. Полный ряд символических изображений глаз, точек, заменяющих глаза, циркумпунктов, монад, омфалов
[41]
и охраняющих символов.
«Всевидящее око, — прошептал про себя Хавсер. — Навид, ты идиот. Это же все упрощенно. В каждой человеческой культуре значение глаза отражалось в искусстве и в ритуалах. Ты устанавливаешь связи там, где их нет. Это незначительное сходство обусловлено лишь тем, что все предметы изготовлены людьми. Фуг тебя, Навид. Ты усматриваешь в истории какую-то тайну, какую-то традицию изображения, непрерывность оккультных обычаев, но все это полная чепуха! Твой разум ищет смысл в тенях, пляшущих на стене пещеры! Нет никакого смысла! Это только тени, Навид, и ничего…»
Хавсер моргнул. У него пощипывало кожу. Это сухая жара Библиотеха и слишком теплая одежда. Он остановился на изображениях урея
[42]
или уаджета и комментариях к ним. Это был частично разрушенный амулет, выполненный в традиционной форме «глаз-и-слеза». Согласно записям Навида, возраст предмета насчитывал от тридцати до тридцати пяти тысячелетий. Он был изготовлен из сердолика, золота, ляпис-лазури и фаянса.
«Уаджет/урей служит типичным образцом АБСОЛЮТНОЙ двойственности глаза как символа/мотива, — гласило дальше беспорядочное примечание Навида. — Особ. в Фаронскую Эру, когда он является талисманом защиты или охраны И ярости и злобы. Это добро и зло ОДНОВРЕМЕННО, это свет и тьма, положительный и отрицательный аспект. Уаджет, позже известный как Глаз Гора, можно сказать, символизирует ДВУЛИЧИЕ: вещь или персона, которая способна являть миру один облик, а затем менять его на противоположный. Но это „предательское“ или „оборотное“ значение способен ослабить/сгладить/модифицировать тот факт, что уаджет КОСМОЛОГИЧЕСКИ НЕЙТРАЛЕН. Глаз агрессивный И пассивный, оберегающий И атакующий. Установка зависит от того, КТО или ЧТО использует этот предмет».
Для такого ученого, как Мурза, подобное заключение, по мнению Хавсера, было слишком упрощенным. Он не мог понять, почему Навид так торопливо и неточно описывал находку.
И он не мог понять, почему не может отвести взгляд от голографической проекции. Глаз смотрел на него, словно бросая вызов его бессилию и пренебрежению к писанине Навида Мурзы. Он уставился прямо на Хавсера. Не мигает. Зрачок неподвижен, вокруг его черной точки синяя, как небо, радужная оболочка. У Хавсера заслезились глаза. Но моргнуть он не мог. Он не мог отвести взгляд. Он попытался повернуть голову или преодолеть силу, удерживающую неподвижные веки, но ничего не получалось. Пальцы судорожно вцепились в крышку стола. Он старался отодвинуться, разорвать контакт, как будто изображение было электрической цепью, которую он никак не мог разомкнуть. Он словно попал в страшный кошмар, не желавший его выпускать.
Глаз уже не был голубым.
Он стал золотистым, с черной точкой зрачка в центре.
Затылок с треском впечатался в пол. Череп пронзила боль. Он опрокинул стул и оказался лежащим на спине. Подбитые войлоком туфли торчали вверх, и, если бы не боль, он рассмеялся бы. Он сильно стукнулся.
Возможно, это сотрясение мозга. Он почувствовал тошноту.
Странное ощущение.
Что же произошло? Неужели Мурза запрограммировал в свой файл какое-то гипнотическое изображение? Образ, влияющий на подсознание?
Хавсер поднялся на ноги и, чтобы не упасть, оперся о край стола. Затем, не глядя на гололитическое изображение, выдернул информационный планшет из разъема. Экран погас. После нескольких глубоких вдохов Хавсер нагнулся и поднял стул. От наклона голова закружилась, а в животе что-то забулькало. Он снова выпрямился и постарался успокоиться.
В дальнем конце комнаты кто-то был.
Кто-то появился метрах в двадцати от него, в конце ряда столов, на противоположной от входной двери стороне зала. Неизвестный смотрел на Хавсера.
Он не мог разглядеть его лица. Человек был одет в такой же бежевый комбинезон, как и у него, но с поднятым капюшоном, словно в монашеском кокуле. Руки у него свободно висели вдоль тела. Очертания фигуры казались мягкими, почти воздушными, как будто это был обнаженный человек, который резко похудел и кожа которого обвисла. В сумрачном углу зала он напоминал привидение.
— Эй? — окликнул его Хавсер.
Возглас прокатился под высоким потолком зала, словно мраморный шарик по сундуку. Фигура не шелохнулась. Человек уставился прямо на него. Хавсер не мог рассмотреть его глаз, но знал, что это так. Он хотел увидеть его глаза. Он чувствовал, что это необходимо.
— Эй? — снова позвал он.
И шагнул вперед.
— Навид? Это ты? Что ты задумал?
Он пошел по направлению к фигуре. Человек продолжал стоять, глядя на него, и его бежевый силуэт в полумраке казался призрачным.
— Навид?
Фигура в капюшоне внезапно повернулась и пошла к металлической гравированной двери, ведущей во внутренние помещения.
— Подожди! — крикнул Хавсер. — Навид, вернись! Навид!
Человек в капюшоне продолжал идти. Он миновал дверь и исчез в темноте.
Хавсер пустился бегом.
— Навид?
Он вошел в хранилище. Перед ним протянулись слабо освещенные ряды стеллажей. Красивые деревянные полки уходили на двенадцать метров в высоту и тянулись вглубь, насколько он мог видеть. Каждый стеллаж был снабжен медными библиотечными стремянками со сложной системой противовесов, что позволяло им двигаться по безынерционным направляющим влево-вправо и вверх-вниз, обеспечивая доступ к самым дальним полкам. Как только Хавсер вошел, датчик каталога на ближайшем стеллаже отреагировал на тепло его тела, загорелись гололитические таблички и послышался приятный голос: