— Значит, это такое наказание?
— Ага, наказание, — кивнул Бленнер.
— Наверное, лучше не мешать тебе, — заключил новичок. — Мне, должно быть, и разговаривать с тобой тоже нельзя.
На всякий случай он подбежал к выходу из галереи и выглянул наружу. В центре квадратного двора церковной школы старой каменной мозаикой распростер крылья двуглавый имперский орел. Среди колонн тянул свою заунывную песню холодный ветер. Воздух был полон ледяных струек мелкого дождя. Над крышей галереи резными шпилями вздымалась громада древнего монастыря. Столетия едких дождей стерли лица горгулий и искусные барельефы на стенах. Вдали, над стенами приюта, маячили туманные силуэты столицы кардинальского мира, Игнация. На западе черная громада собора Экклезиархии заслоняла весь горизонт. Его шпили темными кинжалами врезались в холодное бирюзовое небо.
Не многие захотели бы жить в таком сыром, мрачном, холодном мире. Ибрам Гаунт впервые почувствовал укус этого холода, когда сошел с трапа челнока, на котором его доставили с фрегата на орбите. С этой мерзлой планеты Министорум направлял жизни людей целого региона Вселенной железной рукой имперской веры. Гаунту твердили, что попасть в Схолу Прогениум этого мира — великая честь. Еще отец учил Ибрама любить Императора, но эта честь его почему-то не грела.
Даже отвернувшись, Гаунт спиной чувствовал, что старший послушник бросил тереть пол и уставился на него.
— Теперь ты хочешь меня о чем-то спросить? — произнес он, не поворачиваясь.
— Как всегда, — откликнулся Бленнер. — Как они умерли?
— Кто?
— Твои мама и папа. Они ведь умерли, да? Тебя бы не отправили в сиротский приют, если бы твои родители не шагнули к славе.
— Это не приют, это Схола Прогениум.
— Не важно. Это благословенный церковный приют, если хочешь. Здесь растят и обучают детей слуг Императора, которые погибли на службе Золотому Трону. Ну, так как они умерли?
— Моя мама умерла в тот день, когда я родился, — обернулся Гаунт. — Отец служил полковником в Имперской Гвардии. Этой осенью он погиб в бою с орками на Кентавре.
Услышав последние слова, Бленнер бросил свое занятие и подбежал к новичку.
— Ух ты, звучит заманчиво! — начал он.
— Заманчиво?
— Ну, героическая Гвардия и все дела. Так чего там было, рассказывай!
— Почему тебе это так интересно? — Ибрам Гаунт смерил послушника пристальным взглядом, и что-то в его глазах заставило Бленнера содрогнуться. — Что случилось с твоими родителями, раз ты здесь?
Бленнер невольно отступил на шаг.
— Мой отец был космическим десантником, — торопливо сказал он. — Он погиб в бою с тысячей демонов на Футарке. Наверняка ты слышал об этой славной победе. А когда моя мать узнала о его смерти, она покончила с жизнью из-за любви к нему.
— Ясно, — протянул Гаунт.
— Ну и? — подталкивал его Бленнер.
— Что — «ну и»?
— Как он умер? Твой отец, в смысле.
— Не знаю. Мне не говорят.
— Не говорят? — опешил послушник.
— Должно быть, это… секрет.
Какое-то время они молчали, глядя, как острые дождевые капли пляшут на каменных крыльях орла.
— Ой, да! Меня Бленнер зовут, Вайном Бленнер, — сказал наконец старший послушник и протянул руку.
— Ибрам Гаунт, — принял рукопожатие новичок. — Послушай, может, тебе стоит продолжить…
— Послушник Бленнер! — грянул голос откуда-то из-за спины. — Вы что, бездельничаете?!
Всполошившись, Бленнер рухнул на колени, схватил щетку и принялся тереть изо всех сил. По направлению к нему решительно двигался высокий человек в развевающейся рясе. Он навис над Бленнером, внимательно глядя на него.
— Каждый сантиметр, послушник, каждую плитку, каждый стык!
— Да, старший наставник.
— А ты, должно быть, претендент в послушники Ибрам Гаунт, — взглянул на него старший наставник Флавий. — Идем со мной, мальчик.
Гаунт побежал вслед за наставником, пытаясь не отстать. Он успел бросить взгляд через плечо. Бленнер провел пальцем по горлу на манер ножа и высунул язык.
Первый раз в этом году юный Ибрам Гаунт рассмеялся.
Личный кабинет верховного магистра представлял собой колодец из книг. Настоящий улей книжных шкафов, едва держащих вес множества древних томов и информационных планшетов. По стенам змеилась спираль медного полотна с частым гребнем зубцов. Гаунт мог только гадать о предназначении этого механизма.
Несколько долгих минут Гаунт стоял посреди комнаты в одиночестве, дожидаясь ее хозяина, верховного магистра Бонифация.
Магистр выглядел крепким пятидесятилетним мужчиной — во всяком случае, он был таковым до того, как лишился обеих ног, левой руки и половины лица. Он вкатился в комнату в резном латунном кресле, которое приводили в движение три генератора энергополя. Искалеченное тело магистра могло шевелиться только внутри этого мерцающего ореола.
— Ты Ибрам Гаунт? — произнес он жестким электронным голосом.
— Да, магистр. — Гаунт вытянулся по стойке «смирно», как его учил дядя.
— Удача благоволит тебе, мальчик, — хрипела голосом Бонифация его искусственная гортань. — Сюда, в Схолу Прогениум Прим Игнация, не берут кого попало.
— Я осознаю оказанную мне честь, магистр. Генерал Дерций говорил мне об этом, когда содействовал моему переводу сюда.
В энергополе перед верховным магистром неспешно плыл информационный планшет. Протянув к нему механическую левую руку, Бонифаций пробежал по его поверхности металлическими костями пальцев, выискивая нужную информацию.
— Дерций. Командующий янтийскими войсками. Непосредственный командир твоего отца. Все ясно. Да, я вижу здесь его рекомендательное письмо.
— Дядя… То есть генерал Дерций сказал еще, что теперь, когда отца больше нет, вы будете присматривать за мной.
На какое-то мгновение Бонифаций замер. Когда он повернулся к Гаунту, его изуродованное лицо смягчилось и в единственном живом глазу читалось… расположение? Забота?
— Ну конечно, Ибрам. Мы присмотрим за тобой.
Кресло Бонифация подкатилось к латунному полотну на стене. Шестеренки на его боку со щелчком встали на зубцы спирали. Магистр дотронулся до рычажка, и медная дорожка начала возносить его над Гаунтом широкими кругами. Бонифаций остановился на уровне третьей полки, достал одну из книг и открыл наугад.
— Сила Императора… — прочел он. — Закончи.
— В Человечестве, как сила Человечества в Императоре. Проповеди Себастиана Тора, том двадцать третий, глава шестьдесят вторая.
Бонифаций двинул свое кресло выше, взял новую книгу.