Третья концепция равновесия - читать онлайн книгу. Автор: Ярослав Веров cтр.№ 58

— Хорошо с вами, гуманоидами, — невпопад встрял Крюгер бесцветным голосом. — Спасибо вам, родные, что создали меня, воспитали, научили уму-разуму. Вот только с Вирусом — что ж вы так не уследили-то?

— Надоел он мне, — безжалостно заметил Лукреций. — Всю вторую фазу прочуханки на экзистенцию, как ты выражаешься, переводит.

Фомич по-своему, по-фомичевски глянул внимательным, пристальным, взглядом в глубь крюгеровских гляделок.

— Вот оно, наблюдай, Кеша, как выглядит индивид в фазе обратной инверсии Уникальности. Уникальность, она же матрица личности, она же психосущность, она же неповторимость бытия индивида и она же Эго.

— Эго? Как же, помню, — оживился Крюгер, и в гляделках его, доселе тусклых, вспыхнул огонек. — У Первого Гражданина было это самое Эго. Каждый месяц новое. Любил он своих психоаналитиков менять. Крутой был мужик, суровый, но справедливый. Меня не обижал. Малышом называл. Все пытался постичь свое Я. Да не успел — текучка заела. А там и Вирус.

Тут гляделки Крюгера наполнила жестокая тоска — видимо, воспоминание о предательстве прижгло его душу каленым железом.

— А где это я? — спросил он, справившись с душевными терзаниями. — У Сверхновой, что ли? А это что за пойло? — и Крюгер с отвращением обнюхал стоявший перед ним блюм.

— Восемьдесят пятый с грумаханом, — пояснил Лукреций.

— Душегубы… Фомич, Лукреций! — признал собеседников Крюгер. — Как я вас люблю. Вы таки живые, такие родные. И ты, Фомич, кибер, брат по мыслекоду. Мужики, ощущаете?

Крюгер замолчал, как бы побуждая друзей к чему-то прислушаться. Друзья прислушались.

— Ну и что? — неопределенно хрустнул верхними Лукреций.

— Больше не метельшит! А то — то гуманоиды, то похоронщики, то я в роли Диктатора. Никак, понимаете, с самим собой слиться не мог. Но не будь я Крюгер, если бы не изловчился. Решил скакать исключительно с рыбалки в трактир и обратно на рыбалку, в гуманоидных временах, излюбленных мною. Вот как ты это трактуешь, Фомич?

— Твоя Уникальность никак не могла, видишь ли, выбраться из хронологических дебрей. Таково было наложенное нами на тебя заклятие, выражаясь по-дистановому. А вот как мы его на тебя наложили и как сейчас сняли — сами толком не знаем. Я сейчас интуитивно действовал, наверное, это мои врожденные идеи подсказали.

— Я твой взгляд будто насквозь почуял, сквозь все времена. И поверишь ли, таким родным и милым он показался, что я опрометью ринулся навстречу, и вот я здесь, с вами, негодяхи. Одно меня терзает — опять придется быть Верховным, тянуть лямку бессмысленной власти. А я не хочу. В моем мыслекоде, оказывается, иное зашито. Я музыку писать хочу, понимаете, музыку! Да не эту гундосину, а настоящее.

— Это дело надобно заблюмить, — рассудил по-своему Лукреций.

Было уже довольно поздно, буйство Сверхновой поутихло, зато коллектор расходился не на шутку. Из него сыпало то бруздинку, то сакраментальную «Встречу на перевале», а то и вальс «Покорителей Пространства»: коллектор не знал, чем угодить Крюгеру. Изрядно разгоряченный Лукреций мертвой хваткой сжимал полы крюгеровского плаща и орал, обращаясь, тем не менее, к Фомичу:

— Ну и что мы тут теперь забыли? Как бытей… бытий-ст-вова-вать дальше будем? В онтологическом смысле, значит? Отвечай, умник!

— И отвечу! — запальчиво рявкнул Фомич. — Щас, только горло промочу. Ширь, скотина, еще парочку! Нет, пожалуй, троечку. Крюша, я ж про тебя чуть не запамятовал.

И Фомич понес. Вращая осоловелыми гляделками и перемежая речь обильной отрыжкой:

— Что такое Третья Концепция, Кеша, ик, не важно. Это так, мелочь, промежуточный этап в развитии Галактики. Всхщрым. И-и-ик. Теперь Крюша и Лукреша, ик, о чем это я? Ик. Да-а-а, так вот. Дальше ментальность Галактики объединится с ее материальностью в единую разумность. И это, ик, будет Четвертая Концепция. Но и это еще не конец. Дальше идет Пя-я-атая Концепция, в процессе которой, всхщрым, и-и-ик, то, что получится в результате Четвертой, объединится с Мнимым миром! И вот тогда, дорогие мои други… О чем это я? Ах да, нет не это. А, вот! Ик, и начнется самое главное! Но об этом я вам уже не стану рассказывать. Ик! Не знаю пока. Всхрщм-м-м! Ну да и не надо! Придет времечко…

И Фомич со всей живостью рухнул физиономией в блюдо, больно прижав переднее ухо.

— А где соус, господа? — удивился Крюгер.

Посмотрев на голову Фомича в блюде, взял нетвердой верхней соусницу и обильно полил ему на затылочные доли.

— А вот же он! — сообщил Фомич, булькая из блюда этим самым соусом.

— Да? — важно вопросил Лукреций. — А кто Четвертую Концепцию осуществит? Аборигены? Врешь, мальцы они для таких дел!

— Дел? Дел, говорите? — встрепенулся Крюгер. — Попомните мои слова, единственно кто в Галактике спецы по Делам — так это Анонимные Мастера.

— Плевал я на твоих Мастеров, — запальчиво пробулькал из блюда приправленный соусом Фомич. — Мы ее и провернем! А заодно и Пятую!

И Фомич забылся в добром и здоровом сне.

За окном играла бушующими лучами Сверхновая. Она уходила за свинцовые горы, превращая их в исполинские изваяния мифических предков Природы. Облака рвались в клочья и опять соединялись воедино, как борющиеся протостихии. И ветер…

Ветер пел неизбывную песню странствий, песню невероятного и непостижимого…

— Слышишь? — Крюгер внимательно прислушался. — О чем поет ветер? Вот что надо в музыке. Это настоящее, Кеша. Да.

— А мне что-то до дружбанов захотелось, Крюша. Маются они там, в Мнимом, не просвещенные. А я бы их и от мыслюганства отучил, и жажду к познанию привил. И вообще… Тяжко мне. Где ты, Белое Дерево мое?

Фомич проснулся, поднял голову и внимательно посмотрел в окно.

— Уходит. Красиво идет. И нам пора. Великий Гуманоид ждет, я знаю, он намекал.

— И я о том же, — согласился Лукреций.

— А музыка печальная, такая изначальная… — бормотал свое Крюгер…

Крюгер сидел один в пустом зале и грустно напевал Коллектору очередной фрагмент своей будущей сюиты. Коллектор сонно отнекивался. Ширь куда-то исчез. Усталые официетки бесшумно убирали столики. Налетевший порыв ветра с легким шелестом гнал за окном одинокий лист бумаги. Начинался новый день.

Останься пеной, Афродита,

И слово в музыку вернись,

И сердце сердца устыдись,

С первоосновой жизни слито!

В некоем месте между собой беседуют Некие.

— А что, Мастер, вы еще полагаете, что не так могло все быть? Иначе говоря…

— Ничуть, Мастер. Недурственно сложилось. Вот только вечный вопрос — а дальше-то что?

— Ну-у, Мастер… Что-нибудь придумают. Не впервой же, в самом деле.