Третья концепция равновесия - читать онлайн книгу. Автор: Ярослав Веров cтр.№ 50

— Блюма тебе не хватает. Доброго. Так, чтоб в гляделках расфокусировало.

— Точно! Я ж, это самое, чую, в глотательнице сухо, башка какая-то мутная, соображается тупо, а как гляну на звезды — напоминают что-то. Понятно что — огоньки в забегаловке. Лукреций принюхался, прислушался. Не пахло и не слышалось.

— Давай за мной, что ли, — скомандовал Фомич.

Фомич выступил вперед и принялся спускаться с горы. Лукреций пристроился следом, монотонно повторяя одну и ту же фразу:

— Так не пьют они здесь ничего, сволочи, потому как не едят.

Фомич шагал по осыпающимся камням, молодцевато перебирая нижними. Обернулся и произнес:

— Ты заметил, Кеша — делаешь один шаг, а выходят Все десять.

— А то и пятнадцать, — недовольно констатировал Лукреций. — Пространство, тындыть его, бузит нелинейностью.

— Да нет, не пространство. Времечко здесь, сам понимаешь, чудное. Впрочем, это мы не раз обсуждали, и всегда безуспешно. Кстати, по-моему вон там горит костер.

— А, там? Ну и что? Что? Костер? А может у них там и песни у костра? А где песни, там и сдержанная мужская меланхолия. А ее запивают известно чем.

— Даже и не надейся.

— Ну помечтать индивид имеет право, ну?

— Онтологическое?

— Тьфу ты! Балбес! Дубина стоеросовая. Муфлик с планеты Земля.

— Что?! Вот так? Вот так? Высказался?! Чуял, что этим вот печальным итогом и закончится наш обмен мнениями.

— Опять за свое, подначиваешь. Играешь на моей чуткой душе, на моем неопохмеленном гомеостазе. Так я тебе говорю по-дистановому — с огнем играешь, Фомич! Берегись! Я этого уже не забуду, не смогу.

— И не надо. Так и живи с этим. Кстати, Кеша, вон оно шелестит, Белое Дерево твое. В самую глубь кратера забрались.

— Спасибо, Фомич. А мы ж вроде с горы спускались и костер видели. А ты говоришь время. Пространство!

— Так ведь опыта передвижений по планетоиду у нас до сих пор не было. Видишь как, идти можешь куда угодно, а придешь куда хотел.

Лукреций уже не слышал Фомича. Он стоял неподвижно перед слабо светящимся в ночи Белым Деревом, лаская нежным взглядом его листозы, корневые увершия, ствол, покрытый мельчайшими чешуйками, крону, вздымающуюся бархатистыми верхушками соцветий, мерцающими в дрожащем свете звезд. И Дерево наклонилось в его сторону, рассматривая Лукреция, учувствывая его голос, его неповторимый запах и даже цвет его мыслей. Так встречаются два очень близких друга, два Великих Одиночества после Бесконечной Разлуки. И вот наконец их космические пути пересеклись, а они все не могут в это поверить. Они уже так привыкли к тоске друг о друге.

Лукреций шагнул к Дереву. Дерево вдруг зашелестело, словно налетел нежданный ветер. Но не ветер это был — из соцветий вырвались фонтанами феерические блестки пыльцы, испускавшей букет тонких ароматов.

Лукреций оглаживал мягкие податливые ветви, зарывался лицом в гибколучистые листозы, жадно вдыхал пьянящий аромат пыльцы. Уста шептали тайные слова небывало нежных чувств.

А Дерево, а Дерево…

Так вот оно все у них и происходило. Фомич же деликатно удалился в сторону, как оказалось, в глубь парка, разбитого аборигенами вокруг Белого Дерева и посвященного ему же. Вскоре набрел на уютную скамью у пруда, присел и погрузился в привычное интеллектуальное созерцание Сущего.

Огромный и упитанный ерж выбрался из зарослей и грозно рыкнул. Фомич не обратил на него ни малейшего внимания. Ерж обиделся, но не надолго. Он фыркнул, пробормотал что-то нелестное и, хмуро сплюнув в траву, подошел к скамье. Фомич все так же глядя сам в себя, машинально почесал его за ушами. Ержик вздохнул, положил свою большую голову на колени Фомичу и тихонько заурчал.

Вместе с урчанием в ментальность Фомича вкрался большой и пахучий корешок растения Кананчуки-бо. Фомич потряс головой, отгоняя наваждение. Корешок исчез, но взамен появился корешок другого растения, на этот раз Лорирурые-бо. От корешка отходил мягкий, сочный стебель, а от него листья — мясистые и медвяные. Фомич мысленно облизнулся, но со стороны увидел себя шестилапым, размахивающим хвостом ержом.

«Кыш, животное», — мысленно скомандовал он. Ержик недовольно фыркнул и прянул в заросли, где обиженно сплюнул еще раз.

Занималась заря. Начинался Новый День. Новый День обновленной Галактики. День, длиною в миллиард лет. Все было единожды, в первый и последний раз. Фомич поднял голову, посмотрел ввысь. Над узким жерлом кратера, испещренного базальтовыми трещинами и вулканическими наслоениями, плыли огромные воздушные массы Онема, заслоняя светило, сиреневое в этот ранний миг.

И огромные воздушные массы Онема наконец-то пролились утренним долгожданным дождем, который они так долго и, казалось, безнадежно вынашивали в себе и не могли пролить по причине отсутствия утренних зорь.

Капли дождя омыли лицо Лукреция и вывели его из эйфорического ступора. Он сперва не понял, что это. А увидев — улыбнулся. Маленькие, сверкающие в лучах восходящего светила капельки, весело и беззаботно стекали по нежным листозам Белого Дерева, по его мельчайшим чешуйкам. Звенели в траве ручейки и будили этот мир к Новой Жизни. Лукреций спохватился и живо принялся взрыхлять почву в кадке под Деревом.

Подошел абориген и деликатно откашлялся. Лукреций, занятый заботами о своем Дереве, не обратил на него никакого внимания. И только когда почва в кадке превратилась в совершеннейшую питательную жижу, он посмотрел на аборигена. Абориген, а это был юный Пику-Ни, еще раз откашлялся и произнес:

— С солнечным утром, Лукреций. И Древо Твое Белое Разумное также. Что мне в нем нравится — так это удивительное постоянство его формы.

— Ага, вот то-то. У вас здесь с формой что-то не так. Шли давеча мы с Фомичем в сторону вашего кострища, а пришли к Дереву, куда я, собственно, и хотел. Как понять эти ваши феномены?

— Форма здесь сильно зависит от того, что желаешь видеть.

— Что ты имеешь в виду?

— Содержание имею в виду. Только я хотел сказать, что ничего взрыхлять не надо. Да ты не слышал.

— Постой, ты хочешь сказать совсем другое. Меня, старого лесопроходимца, астронавта и мыслюгана не проведешь. Ты хочешь признаться, что ты — это не ты! То есть выглядишь не так, как выглядишь. В смысле, не абориген ты, а нечто большее. Намного большее.

— Именно.

— Вот. Видишь — с интуицией у меня полный порядок. А то вы нас с Фомичем уже ни в грош не ставите.

— Наша форма есть плод нашего представления. Как представляем себя — так и выглядим. Мы ведь скромное племя Татаунов. Величие форм нам ни к чему. Его нам заменяет величие содержания.

— Как говорит Фомич, бытие есть представление вещей, — несколько невпопад вставил свое слово Лукреций.

— В каком-то смысле. Бытие обладает не одной лишь видимостью, но и сущностью. А вот сущность нашу тебе и не постичь. Да и ни к чему тебе это, если рассудить здраво. Пойдем лучше…