Двойники - читать онлайн книгу. Автор: Ярослав Веров cтр.№ 9

— Глебуардус, Пимский, да что вы, господа, в самом деле? — не унимался Разбой. — Что с вами? Это ведь только сон!

— Так, — подал голос «Пим». — Товарищи, кто здесь будет дюк Глебуардус Авторитетнейший?

Разбой улыбнулся: Пим, кажется, решил чудить и во сне.

— Да вот, Ваня его разыграл, — ответил лохматый.

«Пим» мягко подтолкнул Ваню к дивану.

— Присаживайся, брат. Поговорим. Ввожу в курс дела. Этот, который дюк, здесь, во сне — Марк Самохвалов, тот, что у окна, — Кирилл Белозёров, ну, его ты можешь и не знать.

Кирилл, услышав это, хмыкнул.

— А я, — продолжал «Пим», — Григорий, э-э, Цареград. Никогда таких имен не слышал?

— Никогда. Вы что же, не Глебуардус и не Пимский?

— Во сне, конечно, мы не совсем мы. Во сне оно, знаешь, как бывает, брат? Вот зачем ты меня спрашиваешь — Пимский я или нет? Что верное ты можешь узнать от того, кто тебе снится? Это я должен тебя спрашивать, ведь это я тебе снюсь. Или ты уже не спишь?

— Сплю.

— Есть теория, что вообще весь мир — это чей-то сон… — продолжал говорить Цареград.

— Ну, понес, — сказал себе под нос Марк.

— Скажем, мой сон. В моем сне вполне может быть так, чтобы я снился тому, кто снится мне, чтобы я мог посмотреть на себя глазами того, кто мне снится, а не своими собственными, ведь меня здесь нет. Я ведь где-то там, откуда вижу сон. И сам по себе, как таковой, не нуждаюсь ни в каком материальном выражении. А материя, скажем так, суть субстанция моего сна. И так как я своим сном не управляю, а скорее, управляю самим фактом сна, а не тем типом, кто в моем сне называет себя мною, то сделать так, чтобы ты вернулся обратно к себе в девятнадцатый век, не могу.

— Припоминаю. Накануне, у Сидорчука, ты про двадцатый и наш век говорил.

— Здесь и сейчас именно двадцатый. А что я у Сидорчука говорил?

— Не помню. Ты сильно пьяный был. Что-то такое крикнул и уснул. А я пять тысяч проиграл. Одному Хмелику целых три.

— Да, этот из тебя душу вытрясет, он сам в долгах, как в шелках. И когда же такое безобразие произошло?

— Да вчера. То есть уже позавчера.

— Ну, про это я своего сна еще не видел. А ты, товарищ дюк? — повернулся Григорий к Марку.

— Так, парни, — тоном главы партячейки заговорил Самохвалов, — давайте помедленнее и потщательнее. Здесь такое дело, что я даже не знаю…

— Ну, раз даже ты не знаешь, то что уж говорить обо мне, — пошутил Григорий. — Правда, с тобой, друг, мы кое-что, хоть и с трудом, понимаем. А вот Кирилл, вижу, абсолютно не в теме.

Кирилл и вправду глядел странновато. Он-то думал, что здесь спектакль с импровизациями, чудят ребята. А они вроде как серьезно, словно грибов-псилоцибов наелись. Не по себе ему стало, когда понял, что они о девятнадцатом веке говорят всерьез: не поехала ли у людей крыша? Но потом задумался о другом — он ведь сам тоже…

— Я ничего, — отозвался он. — Вы говорите, мне интересно, если это, конечно, не секрет.

— Да какие там секреты! — рявкнул Самохвалов. — Цареград, ответь мне, ты о каком дюке Глебуардусе говоришь?

— Не ко мне. Я сам в ауте. Его спрашивай.

— Хорошо, — и Самохвалов заговорил уже тоном следователя из телесериала. — Ответь мне, Разбой, о каком Сидорчуке ты говорил? О графе, у него еще кликуха — Бравый Хохол?

— Ну да.

— А Хмелик — это Хмелик Короед, он же барон Витольд?

— Даже во сне покоя мне нет, — поморщился Иван. — Прошу, не напоминайте мне о моем проигрыше. Мне уже сегодня предстоит разговор с Мамайханычем, чтобы еще денег дал под фильм. Наверное, придется ему и права на фильм продать. Почему я должен выпрашивать денег, унижаться? Я что, плохие фильмы снимаю?

— Да, не повезло тебе, брат. Ты бы лучше не там, а здесь играл, и в паре со мной.

— Но ты, Пим, ведь в карты не играешь.

— Да, я — Пим в карты не играю. Зато играю я — Григорий.

— Ты про Пимского видишь… во сне? — спросил Марк Григория.

— Да, во сне. И как понимаю, ты тоже.

— И я во сне, — подтвердил Марк.

— То-то я гляжу, ты в последнее время гоголем ходишь. Как же — герой Морской войны!

— Вот именно. И друг самого государя императора. А какие страны там, как называются! Англикания, Галляндия, Алемания, Пиренея! А здесь что? — сумерки цивилизации, закат истории. Всё испаскудили, загадили, разворовали.

Марк заговорил о сумерках цивилизации, потому что такое сумрачное настроение у него было всё последнее время. С месяц тому назад погорел его бизнес. У Самохвалова был компаньон, человек из их же института, в отличие от Марка — большой специалист по электронике. Но, опять же, в отличие от Марка бизнесмен никакой. Но поди ему это докажи. Звали его Андреем Дубовиком, по данному ему Самохваловым прозвищу — Дубовичком Радиоактивнейшим. Но Дубовичком он был до этого месяца. А теперь стал просто Дубом. Отдал все их оборотные средства своему однокашнику Фоме, ныне крутому человеку. Фома обещал наварить с них за пару недель триста процентов. В итоге через месяц идти к Фоме пришлось Марку, выпрашивать свои же деньги: Радиоактивнейший говорить со школьным товарищем побоялся.

С Фомой Самохвалов встретился в кафе. Фома сидел, развалившись, за столиком и небрежно поигрывал ключами от машины. Угрюмый взгляд исподлобья ничего хорошего не предвещал. Так и вышло. На предложение Марка отдать деньги процедил лишь:

— Хочешь — будут тебе деньги.

Марк понял, почувствовал, о чем это Фома. «Он нас с Дубычем убьет».

— Фома, ведь вы с Андреем со школы дружите…

— Ну и чё?

— Ну, давай и ты в нашем деле будешь?

— А мне оно надо, ваше дело? Делами лохи занимаются. А я контролирую, понял?

— Да я не то, чтобы из-за денег. Деньги я заработаю…

— Как хочешь… — безразлично ответил Фома.

— Не сердись, Фома. Наверное, я Андрея не так понял.

— Вы там сами у себя разбирайтесь, чего мне яйца морочите? — недовольно проворчал Фома.

А у Марка отлегло от сердца — кажется, пронесло.

Потом он интересовался у Григория, встречал ли тот Фому? Оказалось, разок играл с Фомой в покер и кое-что слышал о нем от других.

— Кому он деньги отдал? — удивлялся Григорий наивности Дубовика. — Этот даже карточные долги не возвращает. Его же за это в пруду топили, потом он тех парней порезал. Вы бы меня сначала спросили…

— Да они же с ним друзья детства. Радиоактивнейшему разве что можно объяснить?

И теперь Самохвалов вновь, как и до своих коммерческих трудов, жил на деньги отца, ранее полуподпольного, а ныне весьма успешного торговца антиквариатом. Папахен начинал еще в молодости как нумизмат, затем стал мотаться по северным деревням за иконами, как тогда было модно, а после сталинского голодомора в опустевших деревнях на Севере их можно было мешками собирать. Он и собирал. Потом началось увлечение живописью, потом оружием. Одним словом, богатым и уважаемым человеком был папахен Марка.