Двойники - читать онлайн книгу. Автор: Ярослав Веров cтр.№ 67

Данила сел на стул, осмотрелся. Но осматриваться, иронично изучая казенное убожество, не хотелось. Хотелось смотреть на женщину, как она, деловито прикусив нижнюю губу, перебирает карточки: мелькают пальцы, алмаз вспыхивает крошечными алыми огоньками.

— Ага, имеется такой, Голубцов Данила Борисович, год рождения…

Далее она перечисляла анкетные данные, приподымая голову и как бы сверяя с оригиналом, а Данила подтверждал с готовностью скупыми «да», «да-да», «да-да-да».

— Ну вот. Теперь перейдем к главному, — вновь улыбнулась она.

— Позвольте, как вас зовут? — вырвалось у Данилы.

— Александра, Александра Петровна, — она посмотрела с интересом.

— Значит, Саша, — понесло Данилу. — И часто вы такая?

— Какая такая? — Она уже, казалось, забыла о «главном» и, опершись локтями о стол, опустив подбородок на сцепленные пальцы, смотрела прямо в лицо.

Данила не растерялся, двусмысленные оттенки ситуации ускользали мимо:

— Такая, задерживаетесь после трудного трудового дня, поджидаете одинокого военнообязанного…

— Видите, и такое случается. Дело в том, — Александра Петровна выпрямилась, положила руки на стол, — что вам предстоит небольшое путешествие в Беларуссь. Маневры, крупномасштабные учения сроком на два месяца.

— Ого. Круто. Но позвольте, уважаемая Сашенька, отчего же так внезапно? Столько лет не трогали, и вдруг изволь, солдат, послужи.

— Ну вы же знаете эти наши загадочные бюрократические дела.

— Понимаю — таинственный ход фишки, тайный ход мастей.

— Вот видите, вы всё понимаете, умница.

— Да нет, не всё, Сашенька. Ничего не понимаю. Из нашего института, известно доподлинно, никого еще не брали.

Женщина сочувственно прищурилась, достала из сумочки пачку сигарет минитмен:

— Курите?

— Нет.

Она понимающе улыбнулась, даже пожалуй, снисходительно. Закурила; неожиданно неизящно, по-мужски, выпустила дым.

— Данила, а вы уже были на выставке Михеля Вольдфогеля? Мне кажется, что были.

— Был, так что из того? — Перемена темы озадачила Данилу, его занимали крупномасштабные учения сроком на два месяца.

— Мило, не правда ли?

— Быть может. Хотя немец.

Она засмеялась. С приятной хрипотцой.

— Не любите немцев?

— Да кто ж их любит?

— В самом деле, — она опять рассмеялась.

Данила сидел дурак дураком. Александра вновь посерьезнела и сказала:

— А можно устроить так, чтобы сборы вас не коснулись.

— И чего это мне будет стоить?

— Сущие пустяки. Завтра, ну, скажем, на пару часиков пораньше встретимся на Дворцовой набережной, со стороны Марсова поля и побеседуем.

— То есть в девятнадцать ноль-ноль? — по-военному четко уточнил Данила.

— Примерно так…

Она аккуратно расписалась в повестке и протянула Даниле:

— Отдадите дежурному внизу.

Данила протянул руку за повесткой, коснулся пальцев Александры Петровны и, неожиданно для самого себя, взяв ее руку в свою, потянулся губами, в явном намерении эту самую руку поцеловать. И уже почти осуществил намерение. Но она мягко высвободила руку:

— Не сейчас.

— Ну да, конечно, — Данила опомнился, да нет, еще не опомнился, а напротив, покраснел как семнадцатилетний.

И выдавил себя в коридор.

— До завтра, — послышалось вослед.

— До завтра, — пробубнил себе под нос Данила.

По лестнице спускался спотыкаючись. Чуть не забыл сдать повестку, но майор своевременно окликнул.

На улице уже было темно. Слева высилась на редкость мрачная многоэтажка.

«М-да», — Данила остановился. Вспомнился Михель Вольдфогель со своим творчеством. Точнее, вспомнились лишь три вещи. Первая: «Мальчик, разбивающий кубик Рубика о мостовую». Мальчуган в матросском костюмчике недвусмысленно занес руку с пресловутым кубиком. На лице печать крайней умственной изнуренности, старческие складки на лбу. «Насмотрелся русских икон, маляр чертов». Там же четкими контурами обозначен результат детской одержимости: разноцветные брызги кубика, фейерверк полупрозрачных лессировок, полупрозрачная же спина удаляющегося мальчугана.

Картина вторая: «Яблоко, разрезанное на три части». Само собою, изображено яблоко, по — немецки аккуратно разделенное на три равные доли, трилистником. И покоится оное на ладони по — фламандски пышной обнаженной особы женского полу. Можно не отрываясь изучать саму особу женского полу — весьма натуралистически выписана. Рука с яблоком смотрит прямо на зрителя, а чуть сбоку и как бы от зрителя к яблоку тянется волосатая мужская длань. Само собою, у зрителя напрашивается сакраментальное: «А чья же третья доля?»

Картина третья: «Работающая бензопила», очень короткое для Вольдфогеля название. Здесь уж всё предельно ясно. Вот могучий кедровник, из глубины на зрителя выходит широченная просека. Крупным планом — героиня полотна, работающая сама по себе бензопила. Образ ее нарочно размыт, дабы удостоверить придирчивого зрителя, что она и вправду работает, в жестокой вибрации; а ширина просеки, должно быть, обозначает немереную решимость бензопилы валить лес и далее. Но где лес-то? На пути пилы — доверчивый зритель. А вверху, на фоне небесной лазури и розовых облаков — «всевидящее око», глаз в равностороннем треугольнике, знак высшего мистического посвящения. «Вот скотина. Ну конечно, в мистике нельзя шутить, невозможно иронизировать и сомневаться. В мистике можно лишь страдать геморроем».

Данила всё еще стоял. «Однако что это я стою? Идти надо». Обернулся в сторону мрачной многоэтажки. «Почему же не горят окна? Ведь вроде бы жилой дом, где-нибудь да должно хоть одно». В голове возникла картина, как будто выскользнувшая из-под кисти Вольдфогеля: обнаженная Александра Петровна, верхом на мощном, кустистом помеле, выплывает из-за угла многоэтажки, чтобы пронестись на очередном витке мимо мертвых, навсегда погасших окон. Отчетлив белесый след движения-дыхания ведьмы. Но самое паршивое, что даже на таком изрядном расстоянии видны все немалые прелести Александры.

Вдогонку этому видению возник военкоматский кабинет и щурящаяся рыжеволосая Александра. Зеленые, несколько неумные глаза с притаившейся в глубине темнотой. Хочется заглянуть в них, что там за тайна скрыта, что манит оттуда? Руки — уверенные, точные движения. И всё поблескивает камешек в колечке — «Да что я на него, что ли, только и смотрел? Нет же. Ведь как пацан, давненько эдаких фортелей себе не позволял». Но воображение живописало далее. Уже исчезло легкое летнее платье вместе с нижним бельем. Стало очень мерзко на душе. Но повлиять на процесс Данила уже не мог. Случился давно уж подзабытый пароксизм сладострастия. Данила чертыхнулся и быстро пошел прочь. По набережной он уже почти бежал.