Двойники - читать онлайн книгу. Автор: Ярослав Веров cтр.№ 56

— Я по своему невежеству не берусь утверждать, куда плыть. Более того, есть умные ребята с идеями; у тебя вот интересные идеи. Только, Ник, все мы смертельно устали. Юноши мечтали о храме, а обнаружили террариум. Искали истин, а нашли ворох фактов. Вот и имеем — лес и старики-дровосеки с тупыми топорами за поясочками.

В общем, картина вырисовывалась безрадостная: срубят деревце, что похилее, повалят на снежок и сооружают костерочек. Рассядутся вокруг, греются: новое научное направление сладили. Сидят довольные, а на костерок другие престарелые сползаются — те кустарничек, что поближе, на хворост изничтожают. И тоже садятся — греются. Ну а как догорит — разбредутся кто куда. И выжидают, не срубит ли кто новое деревце.

А в целом, как выяснилось, во всей физике Данила уважал три теории. Две из них — старины Эйнштейна. Но уважал не столько за физику, сколько за размах. Специальная теория относительности учит нас, что одно и то же выглядит по-разному, но как оно выглядит на самом деле — узнать невозможно, вообще, никому, никогда. Сила ведь! Мощь! А общая теория относительности и вовсе: всё, что есть во Вселенной, — суть единый организм, и никакому расчленению не подлежит.

И вообще, как бы прогрессом не гордились, а варварство всё одно свое возьмет, как корова языком слижет. В истории всё имеет свой прилив и свой отлив. Кому науку защищать? Эти старички не защитят. Укрылись за широкой спиной правительств и игрища стариковские разводят.

— И вот несколько лет назад я понял, что мои амбиции смехотворны. — Голос Данилы утратил эмоциональность. — И что сам я дурак, и вообще… В общем, Ник, в научном смысле я умер. И с того дня полезли довольно странные мысли. Знаешь, чего я хотел? Я всегда жаждал соединиться с природой. У нее ведь должна быть душа — вот с нею.

— Ты стал пантеистом? Или нет — жить в лесу, как Торо?

— Да нет, ты что? Ты лучше помолчи. Я четко понимал — с душой природы. Почти уверен, что наука дает к этому пути. Благодаря ей к этому соединению движется наш разум. Познавая, он делается частью этой души. Частью того, что движет миром.

— Странная у тебя, Голубец, природа. Правда, вот у буддистов есть что-то подобное. Но, кажется, у них нет самой природы — иллюзия, майя.

— Да, пока я не могу сказать, что это за природа, не увидел ее души. Мы-то с феноменами имеем дело, с конечными фактами, которые как-то движутся, взаимодействуют. Но это мелко. На самом деле наш разум в душу природы проникнуть может! А мне зачем спешить? Я здесь как индийский риши в пещере или он же под развесистым деревом баньяном. Воображаешь? Интеллектуальный аскетизм, или так — интеллектуальное подвижничество, или даже вот так: интеллектуальная аскеза. Впрочем, всё это такое настроение. Когда все расходятся и темнеет, включаю настольную, сажусь за этот стол. Читаю, размышляю, кое-что записываю. Медитирую, в общем. Упоительное, знаешь, занятие. Потом, среди ночи, в город. От вокзала по набережной пешком. Дома перекусил и спать. Чем не аскетизм?

На самом деле не каждый день Данила задерживался в институте ради своих бдений. Это у него происходило запоями. Тогда он после рабочего дня запирался в лаборатории, включал висевший на стене приемник, прикрывал настольную лампу так, чтобы воцарялся таинственный полумрак, и погружался в логику разведанных научных фактов, чтобы в них ощутить душу.

Бывало, что оставался в лаборатории до утра. В теплые ясные ночи открывал окно, брал семикратный бинокль и, расположившись на подоконнике, созерцал небесный свод. Равнодушный к астрономии, он плохо различал созвездия, мало знал названия звезд, и совершенно не интересовался, что там пролетает по небу — метеорит или искусственный спутник. Он долго-долго смотрел в темное безграничное пространство, на мерцающие звезды, и его охватывало ощущение страха и открытости космосу. Этот особый страх он и любил в себе.

— Постой, я понял о чем ты, — перебил Никита. — Ты эту душу природы хочешь экспериментально пощупать. Наверняка уже и установку в голове набросал. Постой! А может, ты это математически — мировую формулу выводишь?

— Какая чушь. Я тебе о духовных субстанциях.

— Я формулу мира еще с универа хочу вывести. Она в себя должна заключать соотношение операторов, а те уже опишут всё мировое многообразие…

— Математика — это хорошо, но мелко. И никакой мировой формулы нет. Зачем она душе природы? Пойми, в самой душе заключены жизнь и смысл — живет она так, дышит так, что есть эта вселенная и мы в ней.

— Да нет, всё дело в универсальном языке. Я уже много чего перепробовал. Вот сейчас язык форм разрабатываю.

— С тобой всё ясно. Давай-ка, приятель, лучше в тетрис сразимся. — И Данила придвинулся к дисплею.

Когда у отупевших от тетриса и пива друзей уже плясали разноцветные квадратики в глазах, в лабораторию вошел Тимофей Горкин. Был он невесел, мрачно возбужден и окутан клубами никотина, вырывавшегося из его неразлучной трубки.

К слову сказать, трубок у Тимофея Горкина было две — походная и стационарная. Походную полагалось постоянно хранить при себе: либо во внутреннем кармане пиджака, либо в боевом положении «мундштук в зубы, огонь возожжен». Формою она была как боцманская дудка, даже цепочка свисала. Стационарная же была массивна, с длинным изогнутым костяным мундштуком и снабжена серебряным колпачком для раскуривания. Ей надлежало пребывать в местах постоянного базирования, то есть дома.

И еще одна деталь во внешности Тимофея Горкина требует упоминания: короткая, тщательно заплетенная табгачская коса.

Кроме того, Тимофей был художник, то есть по характеру и способу самовыражения. Как его терпело начальство — понять невозможно. Терпело еле-еле.

И еще — был он высокий и стройный, и от него ушла жена.

— Играете? — с порога возмутился он. — Вы еще и играете?

— А что прикажешь делать?

— Засранцы! Во что они превратили науку!

— Ну и во что же они ее превратили, уж не в ящерицу ли игуану, засранцы?

— Ты что, Данила, ты про что? — наконец оторвался от компьютера и Никита.

Данила лишь подмигнул ему да кивнул в сторону Тимофея.

— Вы, мужики, в самом деле ничего не знаете? Слушайте! Секретники с нашими докторами разосрались, скандал! Конференцию сорвали, но это ладно. Это их собственное. Правый корпус отдают то ли корпорациям, то ли гражданским. Это меня хорошо, если к вам переселят…

— Никак, Тим, — улыбнулся с медвежьей нежностью Данила, — ты уже успел уши развесить. Это ж кто про правое крыло загнул? Чую почерк Тыщенко. Он из ваших начальничков один не дурак.

— А? Ты думаешь?.. Ну-ну, — Тимофей всё еще стоял на пороге, но уже несколько расслабился. А затем шагнул к «своему» столу, выделенному ему Данилой для тайных занятий с органокомпьютером.

— Что, доставать твой комп? — спросил Данила.

— Нет, времени нет. Сейчас по отделам у нас собрания, всех на осадное положение переводят. Война, понимаешь.