Двойники - читать онлайн книгу. Автор: Ярослав Веров cтр.№ 14

Тот молчал, хотя и вполне осмысленно, но что с того?

— Тебе выпал исключительный шанс, один из миллиарда миллиардов. Я дарую тебе вечность. Скоро ты поймешь, насколько я прав. Не опоздай присоединиться к сильнейшему! Вселенные станут одним миром, новым мирозданием, нашим мирозданием! Всякая сущая ныне жизнь истребится. Мы создадим новые сущности, гораздо более разумные и правильные. Смотри, не опоздай стать на сторону Хозяина Мира! Ибо близится последняя битва.

Символист вещал. Он расхаживал по кабинету, жестикулировал и гримасничал. Мысленно он уже видел эту титаническую картину гибели вселенных. И был в числе демиургов нового миропорядка.

Но вот он остановился, глянул на часы. И уже иным, вполне деловым тоном, произнес:

— Ну вот-с, и поговорили, господин приват-доцент. Я вас навещу намедни. Вы обдумайте мое предложение. Спешить не надо. Главное, чтобы мы оба могли поговорить по существу. Надеюсь, к сроку вы вспомните, откуда пришли и куда, собственно, идете. Да. Пирожные были неплохие, но орех перезрелый. Можешь себе позволить самые лучшие продукты, а такую гадость покупаешь.

Символист натянул плащ и вплотную приблизился к Пимскому, всё так же сидящему в кресле. Василию то ли показалось, то ли так оно и было — Пимский ныне в полной его власти, что его воля, которую Символист никогда не мог победить, на этот раз побеждена. Поэтому он пошел на последний трюк, который проделывал только с простыми смертными. Он подхватил бронзовый поднос, на котором приносил из кухни еду, взял его под мышку и, обернувшись к Пимскому, промолвил:

— Ну, что ж, теперь и ты мне должен. Так даже лучше. Жди меня, Пимский, скоро.

И с тем ушел.

Пимский поднялся из своего фантастического кресла, шагнул за бутылкой розового ликера, стоявшей под креслом, где еще недавно сидел Символист, но ноги его подкосились, и он упал на ковер. Упал и забылся сном. Все-таки он был очень пьян.

После встречи с Королем Артуром направление пути Мастера Ри обратилось к северу. Башибузук с кривым ятаганом не досаждал, напротив, сколько б Мастер Ри ни оборачивался, всякий раз видел дремлющего янычара. Для прочих же башибузук был совершенно незрим.

День шел за днем. Постепенно вид местности менялся. Всё меньше попадалось полей с аккуратными стогами сена, деревень и городков, обнесенных надежным частоколом. Лес густел, поля становились всё запущеннее, словно на них давно уже не сеяли и не убирали. Иногда, то на холме, то на одиноком утесе возвышались зáмки, один нелепее и несчастнее другого. Дорога становилась всё безлюдней. Случалось, за целый день не встретишь ни души: ни пешей, ни конной.

До поры до времени ничто не нарушало однообразия пути.

Беда случилась в лесу. Старый был лес, большой, но ни крика, ни писка зверя или птицы, ни одного живого голоса не слышно было в этом лесу. Лесная дорога была завалена перегнившей листвой, местами ее преграждали стволы упавших деревьев. И к вечеру, когда сгустились сумерки, в голове словно взорвалось, словно ударило изнутри, он даже споткнулся о выпирающий из земли корень и упал. И вдруг почувствовал, что не в силах подняться: слабость и необычайная сонливость. Но, будучи катанабуси, он мог заставить себя действовать помимо желаний и нежеланий тела. Озарилась воля, он поднялся и двинулся вперед, как слепой, держащийся за посох поводыря.

Его разум словно накрыло плотное свинцовое облако. Всё стало безнадежно пусто и уныло в этом сумрачном и печальном мире. Здесь некуда и незачем идти, все пути ведут в никуда, в безбрежное море мрака. У этого сумеречного моря нет ни начала, ни окончания; здесь властвует многоликая безысходность: то устрашающая, неистовствующая, то мягкая и вкрадчивая, убаюкивающая, то холодная, выстуживающая, то опускающаяся как снег, но тяжелая как урановое покрывало. Не нужно тебе, рыцарь, никуда идти, потому что безысходность, овладевшая миром, для которой всё равно чем владеть, — человеком ли, морем или горой, или воздухом над землей — уже здесь, и нет, и не может быть от нее спасения.

Но Мастер Ри всё шел, точнее брел, утратив ощущение пространства, и время для него словно остановилось. То и дело натыкаясь на деревья, он ничего не видел, а между тем дорога под ногами давно исчезла; он проламывался сквозь дремучую чащобу.

Когда весь изодранный, едва волоча ноги, он выбрался из леса, солнце стояло на закате. На опушке безнадежность и тяжесть отступили, рассеялся мрак перед глазами — он снова мог видеть и чувствовать. Но чувствовал он только боль и безнадежность. И слабость осталась; если бы не его особенная воля, он не смог бы сделать и шагу.

Впереди клубился бледный дымок. Наверное, село или хотя бы хутор. Волоча избитое, будто чужое тело, он двинулся туда. Вскоре из-за деревьев показались крыши.

На поверку хутор оказался обыкновенным домиком с пристройками, с огородом вокруг да стогами сена на небольшом, тщательно убранном поле.

На пороге стоял немолодой, могучего телосложения мужчина. Он был похож на воина, благородного рыцаря, а не крестьянина. За поясом у него торчал кинжал, на рукоять которого он положил руку при виде вооруженного человека.

На пороге появилась хозяйка и, мягко взяв за локоть мужчину, произнесла:

— Этот рыцарь болен, Труворд.

Тот опустил руку и шагнул в сторону:

— Входи, воин.

Воля, владевшая телом катанабуси, уступила место мягкой власти голоса хозяйки. Мастер Ри мешком рухнул в траву.

Кириллу и в эту ночь снился иканийский рыцарь. В этих снах Кирилл забывал о себе и становился Мастером Ри. Но, в отличие от реального катанабуси, он не переживал той глубины чувств — мук ли, радости ли, потому что жизнь странствующего рыцаря была всё же жизнью странствующего рыцаря, и как бы они не были связаны, каждый должен был пройти свой жизненный путь.

Но неведомая сила, овладевшая Мастером Ри в колдовском лесу, бумерангом ударила и по Кириллу Белозёрову. Он не был катанабуси, и не мог он сопротивляться чужой беспощадной воле, вынырнувшей из чужого мира, сопротивляться этому чувству бессмысленности всего сущего. Он лишь закричал, заметался в постели, пытаясь скинуть с себя оковы сна, но они держали крепче самого крепкого железа.

И вдруг он оказался в пустоте. Это была не пустота теплой ночи, не пустота космического пространства. Абсолютное ничто смотрело на Кирилла, и он ощутил взгляд, исполненный холодной злобы. Не было ничего в мире, кроме этого взгляда, этой злобы. Он снова закричал в тщетной попытке освободиться. «Велика моя власть, и ты в моей власти», — говорил взгляд.

Кирилл не слышал, как Алла, отчаявшись привести его в чувство, набирала номер телефона скорой помощи. Он был на грани, отделяющей жизнь от смерти.

Он летел на космическом корабле. Сидел в рубке и смотрел на экраны. На экранах блестели немигающие звезды, множество разноцветных, сияющих светил. И казалось, что звезды — это догорающие костры, это тлеющие руины домов, это коптящие и вздрагивающие от порывов ветра факелы в темном подземелье. А пространство — огромное и прожорливое чудовище, навеки поглотившее его корабль-песчинку. Пульт управления, и тот, казалось, мигал и переливался сполохами тревоги.