Принц Полуночи - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Игнатова cтр.№ 57

— Останься вы на «Покровителе», все погибли бы, даже не попытавшись спастись.

— Знаешь, сколько раз на дню я себе это объясняю? — Гот поморщился. — Эти мальчики не смогли посадить машины. Просто посадить. Никакие тренажеры не в состоянии воссоздать реалии экстренной посадки, но… черт побери, чему-то же их учили! На Земле. В летных училищах. Этому учат, понимаешь? И я не верю, что этому учат только у нас, в Германии, и только тех, кто собирается служить в армии. Это моя ошибка. — Он хмуро взглянул на Зверя, отвел глаза. — Я не сделал того, что должен был. М-мать, я до сих пор не знаю, что можно было сделать в тех условиях, но… Это не оправдание.

— Твои люди погибли, теперь ты не можешь позволить погибнуть нам, да?

— Не знаю. Нет. Может быть. Зверь, я не думал об этом.

— Ты? — Зверь непонятно улыбнулся. — Мне казалось, ты всегда думаешь, что и зачем делаешь.

Злость на самого себя и болезненное воспоминание о собственной беспомощности стремительно таяли. Как снежинка на коже. Миг — и только капля воды, еще мгновение, и даже эта капля испарилась. Осталось лишь утомление. Безразличное. Без примеси чувств или эмоций. Как будто кто-то забрал способность их испытывать.

Ну да Забрал Кому нужно это дерьмо? Смесь боли и бессилия… Ты просто устал, майор.

— Спать пора. — Гот зевнул и поднялся со стула. — И, кстати, военным думать не положено. Ты это запомни. Вдруг офицером станешь.

ЗА КАДРОМ

Его портрет, составленный по описаниям членов Ордена, производит впечатление. Непонятно лишь, как с такой приметной внешностью можно было в течение десяти лет совершать преступления и не быть пойманным. Да за один только взгляд Зверя должны были останавливать на улицах все полицейские патрули. Это ж не глаза, это дула винтовочные. Что там говорил магистр об артистизме и искусстве перевоплощений? Врал бессовестно. Это, то, что на портрете, перевоплотиться не может. Ни во что. Ну разве что в ракетную установку стратегического назначения. Почему? Да исключительно потому, что ничего более убойного еще не придумали.

Хотя, конечно, врать магистру смысла не было. Он мог слегка приукрасить товар, чтобы откупиться от наказания за собственные преступления, но при этом факт остается фактом — Зверь десять лет творил, что хотел. Он убивал минимум по четыре человека в год. Со своими жертвами перед убийством контактировал довольно близко. Если верить магистру, орденский палач больше всего любил убивать людей, которые становились его друзьями. Он был вхож в любые слои общества. В любые. Смольников пересказал список из трех десятков фамилий — люди, убивать которых Зверь отказался наотрез после того, как познакомился с ними поближе. Последним в списке стояло имя нынешнего президента. Экзекутор общался с ним месяца за полтора до своего исчезновения.

Обнаружив собственное сердце где-то в области солнечного сплетения — причем сердце было каким-то очень уж холодным, — Весин, впервые в жизни прибегнул к помощи успокоительного, чем немало перепугал собственного секретаря. Тот мужик бывалый, видал генерала в разных ситуациях: и под огнем, и на ковре у начальства, и в потоках грязи, выливаемых журналистами. Пятнадцать лет вместе прослужили — всякое бывало. Но валерьянка — никогда!

Успокоившись, Николай Степанович перетряхнул архивы СБ. Действительно перетряхнул, хотя, видит бог, это стоило ему нервов едва ли не больше, чем обнаружение фамилии президента в списке смертников Конкуренция двух служб: МВД и Госбезопасности на высшем уровне проявлялась куда активнее, чем в низах. Однако овчинка стоила выделки. Зверь был на видеозаписях.

Весин не узнал его сразу. И не сразу не узнал. Записи просматривали медленно, очень медленно, потом пролистывали покадрово… Нашли. Аристократичный, импозантный красавец-блондин с живыми, огненными глазами и открытой улыбкой был до изумления обаятелен, располагал к себе каждым жестом, а если уж он говорил о чем-то, невозможно было не прислушиваться к нему со всем вниманием. Генерал и так прислушивался — понять пытался, за кого же Зверь выдавал себя. Честно говоря, не понял. Но сомнений в том, что этот человек имел полное право находиться рядом с президентом, у Весина не возникло. А ведь Николай Степанович знал прекрасно, что уж кому-кому, а профессиональному убийце совсем не место в ближайшем окружении главы государства. И не только потому, что там и без него убийц хватает.

Какова наглость!

Полностью оправданная. Зверь мог себе позволить выделываться как угодно и где угодно. Весин сравнивал два портрета: рисованный и отснятый — сходство было несомненным. Одно лицо. И два разных человека. Если брать отдельные детали — сходство несомненное. Стоит взглянуть не на детали, а на портреты — ничего общего.

Что за чертовщина?

Как сказал бы покойный магистр: «именно что чертовщина».

Итак, чтобы поймать Зверя, нужно стать Зверем.

Аналитики сходили с ума. Не могли понять, кого же они ищут. Личные аналитики Николая Степановича, его люди, верные и надежные, как собственные руки. Они знали о Звере. Увы, Весин не мог позволить себе роскоши искать экзекутора в одиночку. Это магистру все преподнесли на блюдечке. Что бы там ни рассказывал Игорь Юрьевич о сложностях в воспитании Зверя, у него было главное — сам Зверь. Воспитать — ерунда. Николай Степанович готов был воспитывать кого угодно, только дайте. Дайте, к чему силы приложить.

Никто ведь не даст. Те, кто знает о Звере, — найти его не могут. А те, кто не знает, но, возможно, общается с ним сейчас, — им знать и не положено.

Стать психопатом без патологий, обаятельным убийцей, стать художником, техником, актером, музыкантом, режиссером, психологом, хирургом, дрессировщиком, палачом.

Пилотом.

Картины заполонили кабинет: стояли на полу, висели на стенах, были расставлены на диване и креслах. На всех полотнах было небо. Весин начал с самых понятных работ, с тех, о которых с первого взгляда можно сказать — это небо. Таким увидит его любой человек, кто не поленится просто поднять глаза и взглянуть, что же там, наверху. Сырые, беременные дождями тучи; острая до боли в глазах, бездонная синева; заспанные взгляды звезд сквозь кисею вечерних сумерек; небо над городом, небо над морем, небо в горах, в лесу, в степи. Небо севера и небо юга. Небо, небо, небо…

Потом Николай Степанович разглядел небо изнутри.

— Это бред какой-то, — покачал головой один из психологов, когда Весин показал ему картины, — причем, знаете, бред даже не шизофренический. Хотя впечатляет. Очень. Я не специалист, но… Впрочем, вас ведь интересует мое профессиональное мнение, так я повторю: тот, кто писал это, наверняка болен.

Поначалу генерал готов был согласиться.

Одно из полотен не давало покоя. Непонятное, дикое, оно с первого взгляда даже ассоциаций четких не вызывало, где уж там разобраться, что хотел написать художник. Черное. Сизое. Синее. Белое. Еще какие-то цвета, точнее, оттенки — Весин и названий им не знал. Они были звонкими, ясными, прозрачными, ледяными. Сердце, стоит взглянуть один раз, екает и обрывается в пустоту. Дух захватывает. А отчего — непонятно.