Попробовал бы он в одиночку да хоть на красноволка пойти! Не попробует. Такие, они в одиночку только под юбки лазить горазды. А бабы, дурищи, и рады. Вешаются на него... Куда б они делись? Этот... один такой на все три княжества, синеглазый. Бабам, им только и надо, чтобы на других мужиков непохож был. А то, что сопляк, так они разве смотрят?
Миротворец!
А я еще мечтал таким же стать. По молодости, по глупости мечтал. А кто не мечтал? Кто из пацанов не хвастал, что Артур Северный ему не дедом, так прадедом приходится? Вспомнить стыдно. Молодой был, дурной совсем, но... стыдно. Жизнью обязан – вот что всего хуже. Я, Золотой Витязь, этим щенкам жизнью обязан! Спасли они меня. Одолжение сделали.
Гер-рои...
Да черт с ним, обязан или нет, но если б тело не чужое, если б свое, умелое... я бы этого Миротворца тут, в Цитадели, и оставил. Пацан там не пацан, а если назвался героем – оправдывай.
* * *
Ночью слегка похолодало. Горы рядом. Под толстыми каменными сводами башни стало совсем хорошо. Артур, проснувшийся по обыкновению рано, с легкой усмешкой поглазел на остальную компанию, разнежившуюся в прохладце и спящую так, что хоть режь их – не проснутся. Будить было жалко. Рыцарь взял топор и пошел во двор, разминаться.
Довольно скоро появился в дверях башни Карнай, постоял на пороге, щурясь на низкое еще солнышко, зевнул:
– Славно у тебя получается.
– А то, – согласился Артур, – присоединяйся.
– Разогреюсь только, – кивнул Карнай.
По холодку работалось славно, радостно так работалось. Карнай только успевал подхватывать вылетающие из рук клинки. Артур, чуть улыбаясь, намечал смертельные удары. Миротворец посвистывал весело.
– Я ни разу не смог достать тебя, – без зависти, скорее с уважением подытожил мечник, когда, закончив развлекаться, они отправились к колодцу. – Дивное дело! Кто учил тебя бою?
– Да все, – легко ответил Артур, – по молодости много с кем рубиться пришлось.
– По молодости?
– Ну.
Карнай покосился странно. Хмыкнул.
Пока разогревали вчерашнюю шурпу, во двор повылезли остальные. Сначала Варг, за ним Ирма с Зако. Только Альберт продолжал спать: ночью младший допоздна засиделся с Флейтистом. Но как ни жалко было, а будить его все-таки пришлось.
Увещевания не подействовали, на призыв просыпаться младший отреагировал вполне ожидаемо: залез в спальник с головой и свернулся в клубочек. Артур сгреб его в охапку вместе с одеялом, отнес к колодцу... по дороге Альберт заподозрил неладное, попытался сбежать, вырывался, укусил даже. Заодно и проснулся. И даже умылся добровольно. Без принуждения. Ну, почти. Ведро воды на голову, это разве принуждение? Это так, дисциплинарный момент.
– Кому шкуру отвезти, помнишь? – поинтересовался Флейтист, когда Артур седлал лошадей.
– Угу. – Змеиная чешуя оказалась тонкой и шелковистой, и заняла на удивление мало места.
Флейтист пригладил и без того аккуратно заплетенные в косу черные волосы, придирчиво оглядел сверкающий вьюк:
– Прикрыл бы чем-нибудь, а то люди всякие бывают. Решат, что золото...
– Много ты в людях смыслишь... – Но совету Артур, правда, внял: завернул свернутую шкуру в попону.
– Кое-что смыслю, – улыбнулся Флейтист. – Кстати, я вчера не сказал... у меня в подвалах опять беспорядок. Похоже, проявился очередной клад. – Сегодня глаза у него были светлые, прозрачные, почему-то оранжевые с горизонтальными щелями зрачков. – Ты командору своему передай, пусть людей пришлет. Только поскорее. Мне Змея выпускать надо, а то повадятся.
– Сколько того клада?
– Да, знаешь, накопилось за сотню лет. – Очень крупные зубы обнажились в дружелюбном оскале. – Лучше на паре подвод приезжать. Найдется у вас в хозяйстве?
– Поищем. – Артур сообразил наконец, что сегодня Флейтист прикидывался Козлоголовым. В общем, то же, что и вчера, только из других сказок.
– Не надоело?
– Машкерад! – В оранжевых глазах масляной пленкой разлилось удовлетворение. – Похож, да?
– Тебе зачем?
– А! Не знаю, – махнул рукой и преобразился в тонколицего, большеглазого, с прозрачными стрекозьими крыльями над худыми плечами. – Так лучше?
Артур только вздохнул.
– Скучно мне, – пожаловался Флейтист совсем другим голосом, чуть жеманным, медоточивым, с синеватым проблеском стали под толстым слоем патоки, – к людям уйду. Брошу все и уйду. Может, Бог твой и вправду меня примет?
– Крестить тебя никто не возьмется, – чуть жестче, чем хотелось бы, возразил Артур, – другую дорогу ищи.
– Ищу, – как-то на удивление серьезно кивнул Флейтист. – Я их уже три вижу. Одна – твоя. Вторая – Альберта. Третья – для всех. Ты только не промахнись, светлый рыцарь. Осталось-то немного совсем.
– О чем ты?
– Вот, – Флейтист протянул замшевый на легкой раме футляр с гитарой, – отдай Зако. – Радужные крылья затрепетали, пригоршнями разбрасывая солнечные блики, и хозяин Цитадели исчез в слепящей цветной россыпи.
Странный он был сегодня. Он вообще странный, но нынче как не в себе. Случилось что-то? Или случится? А клад – это хорошо. Надо командору сказать. Правда, он опять ругаться будет... Ох и сложная же штука – жизнь. Как ни поверни, все боком выходит.
День Гнева
... Золотая жила? Первое, что почувствовал Мастиф, выбравшись на поверхность, – это необыкновенно чистый, какой-то очень вкусный воздух. Он дышал и не мог надышаться, и с каждым вздохом словно искры бежали по жилам. Улыбнувшись, Мастиф развел руки и даже не удивился вспыхнувшей между ладоней вольтовой дуге.
Вот это, наверное, и имел в виду отчим, когда говорил о «вхождении в силу».
И никак не подумал полковник, хотя должен был бы, зная своих людей, что зависть во взгляде Иляса Фортуны была кристально-черной, не замутненной доброжелательностью.
Потом, позже, проведя соответствующую разведку, удалось выяснить, что черпать силу можно далеко не везде. Ее потоки огибали все сохранившееся после «прыжка» строения, а мегаполис на юге оказался и вовсе мертвым. Примерно тогда же поняли, что двигатель вырвал из естественного пространства огромный кусок суши. Почти миллион квадратных километров, окаймленный с севера неведомо откуда взявшимся горным хребтом, а с востока, запада и юга – непроходимыми болотами. И за горами, и за болотами не было тогда ничего. Большой мир – первый из Больших миров, с которым довелось столкнуться, проявился не сразу. А первое, и самое неожиданное открытие было сделано, когда в развернутый Красным Крестом лагерь стали поступать пострадавшие. Одна из спасательных машин явилась в сопровождении эскорта всадников, выглядевших так, словно они копировали костюмы из исторического фильма. Спрыгнув с коней, неожиданные гости вошли в лагерь, внимательно разглядывая технику, солдат, палатки с алыми крестами. Комендант вышел им навстречу, про себя ругательски ругая сумасшедших, устроивших костюмированные игры в районе, подлежавшем эвакуации. И не случись рядом полковника Гюнхельда, он не понял бы даже языка, на котором говорили приезжие. Одно слово, впрочем, было ясно и без перевода.