Не пугайся, я буду здесь.
Я тебя под землей найду.
Я тебе посвящаю месть.
Пусть сгорят все, кто хочет зла,
Кто обидел тебя, забыв.
Я напомню. А ты — моя.
Только ради тебя я жив.
И пускай не пускаешь ты.
Я не против, у ног твоих сижу.
Просто эти глаза — мои.
Я без них больше не смогу.
Медленно открываю глаза, возвращаясь в мир живых из мира, который по ошибке приняла за потусторонний. Надо же… я все еще жива, хоть это и противоречит всем законам логики и здравому смыслу заодно.
В голове все еще крутится незамысловатая мелодия. Высокий грустный паренек поет ее, сидя одиноко в каком-то огромном зале в окружении кольца огня. Не знаю, может, это бред воспаленного сознания, но только видела я его так ясно и четко, что смогла разглядеть каждый волосок на его затылке. Огонь трещал, перекрытия лопались и осыпались с жутким грохотом. Странно, но посреди всего этого хаоса и грохота мелодия звучала так четко и чисто, словно пели в абсолютной тишине.
Закрываю глаза и поворачиваю голову, подставляя щеку лучам вскарабкавшегося на небо солнца.
Вернуться бы в этот сон… Еще разок бы послушать. Но даже если я усну, вряд ли увижу его еще раз. А жаль.
— Кэт! — Мои мысли прервал до боли знакомый голос, а ухо царапнули острые коготки.
— Открывай глаза, мы все видели!
Мы? С трудом поднимаю веки и изучаю фигуру склонившегося надо мной юноши. На секунду сердце гулко ухнуло вниз, а дыхание перехватило. Показалось, что это тот самый паренек из моего сна, каким-то чудом оказавшийся здесь, и сейчас он стоит надо мной… Но нет. Приглядевшись, я поняла, что это — не он. А не кто иной, как наш трусливый граф. И всю романтику как ветром сдуло.
— А, это ты.
— Я так рад, — всхлипнул Пых.
Граф хмыкнул и протянул мне руку, которую я проигнорировала.
— Ну вы прямо два сапога пара! — не унималась пушистая сволочь.
— Я сама.
— Сама так сама. — Граф отошел, расстелил плащ и уселся на нем, с удовольствием вытянув ноги.
Чего это он блаженствует под деревом? Тоже мне…
Сажусь, морщась от острой боли в спине, и тут же заваливаюсь набок.
— Больно? — заволновался Пых.
— Терпимо.
Принюхиваюсь и бросаю взгляд на мясо, нанизанное на тонкую веточку и жарящееся над огнем. Надо поесть. Определенно. Тогда и жить станет легче, да и организм быстрее пойдет на поправку.
На поляне мы провалялись до полудня. Я даже успела вздремнуть, правда, недолго. Один мышь был всем недоволен, бегал, требовал немедленно встать и идти к башне, а то, мол, время, отпущенное мне, безнадежно уходит. Заткнуть его удалось только после того, как я вспомнила о конфетах, купленных в кофейне у эльфов про запас. Я еще тогда подумала, что деньги мне уже вряд ли понадобятся, а вот конфеты, может, и порадуют — напоследок.
Порадовались. Граф, кажется, радовался больше меня, что мышь наконец-то замолчал, вгрызаясь зубками в большую конфетину и скосив к ней черные глазки. Он отвлекся часа на полтора, более нас не беспокоя.
А после я собралась с силами, кое-как встала, погрузила добро в суму и пнула заснувшего графа. Он поймал меня за ногу и глянул так, словно лезвие к горлу приставил.
— Давно не умирала? — спросили холодно и жестко. — Или считаешь, что теперь я добрый и пушистый?
— Не в этой жизни. — Сглатываю и, выдернув ногу, отхожу на шаг. — Вставай. Нам пора. Труба или что-то там такое зовет.
— Ошейник, — намекнул граф, чуть приподняв бровь и спокойно поднимаясь с земли. Так же грациозно и изящно, как делал, наверное, все в этой жизни.
— Пусть ошейник. Мышь сказал, что осталось еще немного пройти, и мы на месте. Это так?
— Да.
— Тогда есть время окунуться.
Меня порадовал немой вопрос в его синих, как это небо, глазах.
— Я грязная. А Пых видел озеро неподалеку. Он летал на разведку, пока мы спали.
— Ясно, но я бы тебе не советовал…
— А мне плевать. — И столько гордости и счастья я испытала — никакими словами не описать. Наконец-то! Наконец-то я это ему сказала в лицо. Что мне действительно плевать, даже если ошейник он активирует прямо сейчас. Наплевать! Потому что Я ХОЧУ ВЫМЫТЬСЯ.
Он смотрел на меня секунд пять, после чего вздохнул и, закинув суму на плечо, пошел в сторону озера.
Удивленно смотрю ему вслед, не понимая, откуда он знает, куда надо идти. А впрочем, какая разница. Посадив мыша на плечо, бегу следом, предвкушая, наверное, свое последнее купание в этой жизни.
Это будет грандиозно! А иначе я просто не согласна.
Купание прошло без особых происшествий. Я разделась, коснулась ногой прохладной глади воды и вздрогнула от холода. Надо же, подземные источники подпитывают озеро, понижая температуру и очищая воду до стеклянной прозрачности и блеска бриллиантов на бурунах небольших, поднимаемых ветром волн. Очень хотелось броситься с разбегу, чтобы ощутить всю гамму ощущений сразу. Возможно, это слегка отрезвит и заставит посмотреть на реальность иначе. За наше короткое путешествие погибли уже трое, я сама вот-вот лишусь головы, но в мыслях витают сплошные глупости и несерьезности. Наверное, впервые за свою жизнь я не хотела ничего анализировать и искать выход. Хватит. Столько раз думала — нет выхода. Если василиск не отпустит — умру. Если отпустит… то только в обмен на что-то, равноценное желанному ему камню. А такого у меня нет. Даже пригрозить ему, сонному, лезвием не могу. Больно прыткий, зараза, спит вполглаза, слышит малейшие шорохи и словно умеет различать биение сердца того, кто находится рядом. На меня он реагирует мгновенно. И как бы я ни пыталась, как бы ни старалась — замечает меня раньше, чем я успеваю просто коснуться плеча, не говоря уж о том, чтобы ткнуть в спину острием кинжала.
Я зашла в воду по колено. Холод пронизывает до костей, и дальше идти совсем не хочется. Мышь что-то бухтит на плече о пользе купания и теплой ванне, присовокупляя к этой пользе бронхит, пневмонию и прочие болячки, про некогда вычитанные им в огромном талмуде по «болезням и не только». Он, кажется, тогда пытался вылечить меня от простуды. А потому начитался на полжизни вперед и напичкал меня таким количеством лекарств, что выжила я только благодаря огромной силе воли и большой вредности.
Почесываю его за ушком и делаю еще один шаг вперед.
— Чего задумалась? Ты хоть что-нибудь слышала из того, что я тебе говорю?
— Да.
— Как-то грустно это прозвучало. И что я только что сказал? Вот только что?!
— Что пневмония меня доконает, а тебе купаться можно только в горячей ванночке, которую я сегодня буду сооружать над углями.