— Никогда не смейся надо мной, сука, — сказал Джо. Он
положил ухват обратно, а затем уселся читать «Америкэн». — Тебе давно пора бы
это усвоить.
Прошло минут двадцать, прежде чем я смогла встать с этого
стула. Мне даже пришлось позвать Селену, чтобы она прикрутила газ под овощами и
мясом, хотя плита была всего в четырех шагах от меня.
— А почему ты сама не сделала этого? — спросила меня дочь. —
Я смотрю мультики с Джоем.
— Я отдыхаю, — ответила я.
— Это правда, — заметил Джо, прикрываясь газетой, — она
наболталась до изнеможения. — И засмеялся. Вот тут-то все и произошло: все
случилось из-за этого смеха. В тот момент я решила, что больше он меня не
ударит, не расплатившись за этот последний удар сполна.
Мы, как обычно, поужинали и, как обычно, посмотрели
телепрограммы — я со старшими детьми на диване, а Малыш Пит — на коленях у отца
в огромном кресле. Пит там и заснул, как всегда где-то в половине восьмого, и
Джо отнес его в кроватку. Час спустя я отправила спать Джо-младшего, а Селена
ушла в девять. Обычно я ложилась около десяти, а Джо сидел до полуночи, то
засыпая, то просыпаясь, смотрел телевизор, дочитывал какую-то статью в газете,
ковыряя в носу. Так что видишь, Фрэнк, ты не такой уж и плохой, некоторые люди
так никогда и не отделываются от дурных привычек, даже когда они становятся
совсем взрослыми.
В тот вечер я не отправилась спать в обычное время. Вместо
этого я осталась с Джо. Теперь спина болела уже не так сильно. Уже хорошо,
чтобы сделать то, что я хотела. Наверное, я волновалась, но даже если это и
так, то я не ощущала этого. Я ждала, когда же Джо задремлет, и наконец-то он
заснул.
Я встала, прошла в кухню и взяла со стола маленький кувшин
для сливок. Я не специально искала именно его; он попался мне под руку только
потому, что в тот вечер со стола должен был убирать Джо-младший, а он забыл
поставить его в холодильник. Джо-младший постоянно забывал что-нибудь — убрать
кувшин для сливок, накрыть масленку крышкой, положить хлеб в кулек, из-за чего
хлеб по срезу всегда подсыхал за ночь, — а теперь, когда я смотрю на него,
выступающего в теленовостях, дающего интервью или произносящего речь, то это
единственное, о чем я способна думать… мне интересно, что бы подумали
демократы, узнав, что их лидер в Сенате от штата Мэн в возрасте одиннадцати лет
никогда не мог как следует убрать с кухонного стола. Однако я горжусь им, так
что никогда, никогда не думайте иначе. Я горжусь им, хоть он и принадлежит к
демократам.
Однако в тот вечер ему удалось оставить на столе самую
нужную вещь; кувшин для сливок был маленьким, но тяжелым, к тому же он удобно
умещался в моей руке. Я пошарила в ящике и нашла топорик с короткой рукояткой.
После этого я снова вернулась в гостиную, где дремал Джо. Кувшином, зажатым в
правой руке, я просто врезала Джо по голове. Кувшин разлетелся на тысячи
кусочков.
Он резко вскочил, когда я сделала это, Энди. О, ты бы
послушал его в тот момент! Громко?! Господи Боже и Сыне Божий Иисусе! Он орал,
как бык, которому прищемило яйца садовой калиткой. Выпучив глаза, Джо прижимал
руку к кровоточащему уху. По лицу стекали струйки сливок.
— Знаешь что, Джо? — сказала я. — Я уже больше не чувствую
себя уставшей.
Я слышала, что Селена соскочила с кровати, но решила не
оглядываться. Я должна была вынести все и держать оборону, если уж пошла на
это, — когда Джо хотел, он был вертким, как змея. В опущенной левой руке я
держала топорик, почти скрытый под фартуком. А когда Джо начал подниматься с
кресла, я подняла топорик и показала ему.
— Если ты не хочешь получить по голове вот этим, Джо, тебе
лучше посидеть, — сказала я.
На какое-то мгновение мне показалось, что он все равно
встает. Если бы он сделал это, то прямо тогда ему и пришел бы конец, потому что
я не шутила. Джо, поняв это, так и застыл, не касаясь ягодицами сидения кресла.
— Мамочка? — позвала Селена из своей спальни.
— Иди ложись спать, милая, — ответила я, не сводя взгляда с
Джо ни на секунду. — Мы тут с твоим папой побеседуем немного.
— Все хорошо?
— А как же, — сказала я. — Ведь так, Джо?
— А-га, — выдавил из себя Джо. — Хорошо, как дождь.
Я слышала, как Селена сделала несколько шагов, но не сразу
услышала стук закрываемой двери — прошло десять, а может, и пятнадцать секунд —
я знала, что она стоит и смотрит на нас. Джо оставался в той же позе: одна рука
на подлокотнике кресла, а ягодицы пляшут над сиденьем. Затем мы услышали, как
закрылась дверь спальни Селены, и это, кажется, заставило Джо понять, как глупо
он выглядит — полусидя, полустоя, прикрыв рукой ухо, и с этими струйками
сливок, стекающими по щекам.
Джо опустился в кресло и отнял руку от уха. Рука и ухо были
в крови, ухо сильно распухло.
— Ах ты сука, неужели ты думаешь, что это сойдет тебе с рук?
— прошипел он.
— Мне? — спросила я. — Ну что ж, тогда тебе лучше запомнить
следующее, Джо Сент-Джордж: что бы ты ни сделал мне, тебе достанется вдвойне.
Джо усмехнулся, как бы не веря своим ушам:
— Тогда мне остается только одно — убить тебя.
Я протянула ему топорик, еще прежде того, как эти слова
вырвались из его груди. Я не собиралась делать этого, но как только я увидела,
что он продолжает усмехаться, я поняла, что это единственное, что я могла
сделать.
— Давай, — сказала я. — Только сделай это с одного удара,
чтобы я не очень мучилась.
Джо взглянул на меня, потом на топорик, потом снова на меня.
Удивление, написанное на его лице, было бы комичным, если бы ситуация не была
настолько серьезной.
— А потом, когда ты сделаешь это, тебе лучше разогреть еду и
хорошенько поесть, — сказала я Джо. — Ешь, пока не нажрешься, потому что тебя
отправят в тюрьму, а я не слышала, чтобы там готовили что-нибудь вкусненькое.
Сначала тебя заберут в Белфаст. Клянусь, у них найдется оранжевый костюмчик как
раз твоего размера.
— Заткнись, курва, — процедил Джо.
Однако я продолжала:
— А после этого тебя переведут скорее всего в Шошанк, и я
знаю, там не будут подавать горячий обед к твоему столу. Они не позволят тебе
играть в покер по пятницам. Единственное, о чем я прошу, сделай все быстро и
так, чтобы дети не увидели кровавого месива, когда дело будет сделано.
Потом я закрыла глаза. Я была уверена, что Джо не сделает
этого, но уверенность ничего не значит, когда твоя жизнь висит на волоске. Это
я отлично поняла в ту ночь. Я стояла, зажмурив глаза, не видя ничего, кроме
темноты, размышляя, что я почувствую, когда топорик раскроит мне череп. Умирать
буду — не забуду то ощущение. Помню, я еще обрадовалась, что наточила топорик
дня два назад. Если уж он собирается убить меня, то уж лучше сделать это острым
топором.