О любви ко всему живому - читать онлайн книгу. Автор: Марта Кетро cтр.№ 37

Ну да, ну да. Почти у каждой в шкафу висит костюм Мужчины Ее Мечты, красный плащ Прекрасного Юноши, рыцарские латы. И она эти доспехи на каждого встречного примеривает, подгоняет, подвязывает веревочками и прилепляет скотчем. И он какое-то время носит, потея и путаясь в полах, а потом, конечно, устает и в раздражении сбрасывает. Если учесть, что и он приготовил для нее слишком узкое платье Настоящей Принцессы, не по возрасту коротенький наряд Маленькой Девочки или кожаную сбруйку Мисс Секси из пяти ремешков, то больше двух месяцев маскарад обычно редко кто выдерживает.

Впрочем, бывают и стайеры вроде меня, которые, уже забыв о человеке, месяцами таскают с собой свой карманный театр и при случае, где-нибудь в «Шоколаднице», сдвинув в сторону чашку и салфетки, разыгрывают на уголке стола представление. Как я любила тебя, мой юный герой, как я любила… Вот ты запахиваешь свой плащ и поворачиваешь голову – и сердце мое замирает. (Не важно, что это я пальцами поворачиваю твое маленькое податливое тело.) Как ты красив, возлюбленный мой, как прекрасен! И, понижая голос, я говорю за тебя: «Я такой дурак, любовь моя, я все понял! Ты…» И я страшно злюсь, когда звонит телефон и мешает мне услышать (произнести) твою реплику. Даже если звонит он – настоящий, чтобы сказать мне… да я не знаю что, и слышать не хочу, и в раздражении сминаю фигурку картонного принца. Не смей портить мою игру! Так, где я остановилась?… Как ты красив, возлюбленный мой, как прекрасен!..

А еще на меня всегда действуют бабники. Не суетливые, вечно возбужденные, которые на каждую женщину смотрят с позиции «даст или не даст», а неторопливые такие, вальяжные, сначала прикидывающие для себя – «а хочу ли я ее»… И вот он решает и только потом «медленно-медленно спускается и трахает все стадо». И я ничего не могу поделать. С одним таким у меня была связь. Я все отказывалась, крутилась под его взглядом, отводила глаза. А потом однажды пошла к нему домой выпить кофе, почему-то совершенно убежденная, что именно кофе, и ничего более. Надо сказать, мы оба сильно удивились, я – что кофе не будет, а он – как мне вообще это в голову пришло. Я ушла от него через шесть часов, пошатываясь, твердо решив второй раз на эту удочку не попадаться. Через неделю была у него снова.

Несколько лет мы встречались, быстро оказывались в какой-то комнате с большой кроватью (никогда не понимала этого секрета – у них всегда с собой, или они просто не отходят далеко от постели?). И он всего лишь смотрел на меня, а я говорила: «Ну нееееет, я не хочууу» – и при этом уже снимала одежду.

У него, кажется, были какие-то мысли, какие-то чувства, какая-то жизнь, но мне было достаточно только взгляда. Помню, после второй примерно встречи я жалостливо спросила: «У тебя девушка-то есть?» Он с непроницаемым лицом ответил: «Ну есть какая-то», – и этой информации мне хватило на пару месяцев. Вопрос был очень смешной, девушек в его записной книжке были не десятки даже, а сотня-другая, но в тот момент я еще не представляла себе масштабов бедствия. Он, видите ли, не любил презервативов.

Отчетливо помню свое отвращение, когда у меня впервые проявились следы его неразборчивости. Кажется, я тогда неделю лечилась, а все остальное время гадливо содрогалась, представляя, чем могла бы заразиться. Потом мы встретились, почти случайно… и я приобрела привычку пить антибиотики после свиданий.

Однажды мне попался другой мужчина, который устроил меня больше. Темперамент у него был несколько иного сорта, погорячее, а заразу он приносил на хвосте гораздо реже, и я совершенно спокойно, не оглядываясь, ушла. Мне и в голову не приходило, что у него могут быть какие-то свои переживания на мой счет.

Я иногда встречаю его, случайно. Он идет по улице, такой большой, неторопливый, рассматривает женщин. Он всегда замечает меня первым, и тут же за углом обычно оказывается его машина, к которой я просто отказываюсь подходить. Нет, не женился, хотя недавно совсем было собрался, но вовремя передумал.

– Да ты мне уже восемь лет рассказываешь эту историю!

Однажды он неожиданно обнял меня и сказал: «Ты такая родная» – не своим каким-то голосом, и я в ужасе шарахнулась от него, и тогда он добавил привычно: «Пойдем потрахаемся».

Я вспоминаю его редко, реже, чем раз в год, – только когда вижу у кого-нибудь такой же взгляд. Но это, к счастью, случается не часто. И я быстро отвожу глаза и отхожу от обладателя этого взгляда на максимальное расстояние, думая про себя: «Ну неееет». И все-таки иногда обнаруживаю себя уже снимающей одежду около огромной кровати, «в тех краях, где медленно катит свои волны полноводная Миссисипи…».

Собираясь к родителям, я вспомнила самую страшную страшилку, связанную с электричками. В детстве она пугала меня до смертной тоски. Поздним вечером мужчина заходит в полупустой вагон, садится рядом с каким-то военным, а тот ему и говорит: «Уходите отсюда скорей, здесь все мертвые. И я сейчас умру». Мужчина смотрит, а там и правда сидят одни трупы, убитые шилом в сердце.

Вот. Эта история ужасала меня тем, что стать мертвым так просто. Ни драки, ни кровищи, ни усилий особых не надо – я специально проверила, взяла шило у папы в ящике и проткнула себе палец. Очень легко. Особенно летом, когда одежды немного, сразу вот она, белая в пупырышках кожа, под ней между ребер видно, как стучит. Ткнут, с ребра соскользнет и прямо туда, в сердце.

Наверное, я перестала бояться, только когда отрастила достаточную грудь. Теперь у меня другие страхи, но сегодня вспомнила и поехала автобусом.

Когда мы уже подъезжали, на пригородной остановке я увидела четырех молочных толстолапых щенят, черного, белого и двух рыжих, по всем правилам политкорректности. Они скакали, качали мусорного пингвина, пытаясь добыть что-нибудь съестное, а пассажиры смотрели на них из автобуса и радовались – какие хорошенькие. А я вдруг почувствовала, как меня пронзает самая настоящая боль: их, видимо, этим утром привезли и выбросили, и не позже чем через три дня они умрут – от голода, мороза или под колесами машин.

Не так много вещей причиняют мне горе, но маленькие животные, обреченные людьми на мучительную смерть, одна из них. Короткое, острое, незабываемое горе.

Этот город, в который я так редко возвращаюсь, опять изловчился и воткнул шило мне в сердце – сквозь все, с чем я успела примириться в жизни, сквозь куртку, свитер и грудь.

Описано неоднократно – как слова начинают биться у горла, уплотняясь в туманный ком, который сначала ощущаешь как тревогу и пытаешься растворить слезами или большими глотками горячего чая, но помогает лишь отчасти, и в конце концов ты выдыхаешь их на первое попавшееся оконное стекло, и они оседают на нем более или менее различимым узором.

Можно оставить и так, а можно сверху написать пальцем что-нибудь вполне определенное – имя или понятие. Чаще всего это слово «х…» или сердечко. Сегодня – имя: Андрей, Андрейка.

Когда он родился, меня не было в городе, я как раз уезжала замуж, ненадолго. Что поделать, если я с детства шила самой длинной ниткой, на какую хватало руки, а это наверняка означает, что далеко замуж выйдешь. Карты – нет, они у всех гадающих значат свое, у нас с мамой девятка – любовь, десятка пик – болезнь, туз пик – удар (а другие – известие), валет – хлопоты, шестерка – дорога, семерка, допустим, разговоры, а восьмерка не помню что. Только на пиковой девятке мы с мамой не сходимся, она думает, что это постель, а я – что он меня не любит. Вот Уля карты по-другому толкует, Тина тоже, «в сочетании», как они говорят, потому и раскидывают их кучками. А я попросту, все карты по одной кладу: что на сердце, что под сердцем, что было, что будет, чем сердце успокоится, чем дело кончится. А в ноги мы и вовсе не кидаем. Да, а длинная нитка – это недвусмысленно. Но именно потому, что на нитке, я всегда возвращаюсь.