Звонивший говорил из Воронежа, его телефон был куплен в
Волгограде. По приказу Машкова все возможные силы ФСБ и УВД области были
брошены на поиски звонившего. Операторы ФСБ определили, что он говорил из
состава поезда, двигавшегося в сторону Воронежа. Но поиски возможного
террориста ни к чему не привели, хотя до трех часов дня проверяли всех
подозрительных людей, приехавших этим поездом из Москвы. По предложению
Полухина начали обход железнодорожного полотна в надежде найти выброшенный
телефон. И действительно, в четыре часа дня сообщили, что найдены остатки
разбитого телефона, которые отправлены на экспертизу. Аппарат именно с этим
номером был куплен в Волгограде. Теперь сомнений не оставалось. Неизвестный
направлялся в Воронеж из Москвы, чтобы скрыть свою причастность к столичному
региону. Когда пришло это сообщение, Дронго и Нащекина, не сговариваясь,
посмотрели в сторону Татьяны Чаговец, но та обиженно отвернулась.
Ей всю жизнь, еще со школы, не нравились такие пышнотелые,
румяные и светловолосые женщины, как Эльвира Нащекина, хотя Татьяна не хотела
признаваться в этом даже самой себе. Невысокого роста, сухая, с крысиным лицом
и конечностями, похожими на лапки грызунов, Татьяна Чаговец никогда не
пользовалась особым расположением мальчиков. С годами эта тенденция только
усилилась. Она так и осталась старой девой, ни разу не познав радости в паре с
мужчиной. Зато научилась ненавидеть. Мужчин она презирала, а более счастливых
соперниц — терпеть не могла.
Чаговец быстро росла по служебной лестнице, ее ценило начальство,
побаивались подчиненные, уважали коллеги. Но никто не знал, что творится в душе
этой одинокой женщины. Она испытывала почти физическое отвращение к женской
красоте, считая, что с нею судьба обошлась несправедливо. Как и все очень
некрасивые, но целеустремленные женщины, она была умной, начитанной, волевой,
энергичной, почти с мужским характером. И это помогало ей держаться, невзирая
на очевидность того факта, что ее жизнь при всех внешних атрибутах успеха все
же не удалась.
В пять часов вечера Курылович заказал обед себе в номер. А в
группе Машкова в это время никто не мог даже думать о еде. Все ждали появления
Дзевоньского. Каждый входивший в отель попадал под плотное наблюдение
сотрудников ФСБ. Но среди них не было того единственного человека, ради
которого они задействовали столько людей.
В половине седьмого вечера зазвонил мобильный телефон
Курыловича. Ежи Курылович в этот момент лежал на постели, переключая
телевизионные каналы. И сразу схватил аппарат.
— Я вас слушаю, — выдохнул он.
— Пан Курылович, — сказал по-польски
Дзевоньский, — сейчас к вам приедет наш сотрудник, который передаст вам
мои инструкции.
— А деньги? — не удержался журналист.
— Не беспокойтесь, — ответил Дзевоньский, —
деньги вы получите.
Следующие несколько минут были самыми томительными для
сотрудников ФСБ. Все ждали появления курьера. Через четверть часа в отель вошел
мужчина средних лет. На нем были темная куртка, шляпа, тяжелые ботинки, большой
шерстяной шарф. Он подошел к портье и попросил передать конверт для пана Курыловича,
после чего откланялся, приподняв шляпу, и вышел. За ним немедленно было
установлено наблюдение. Дзевоньский решил в последний момент последовать совету
Гейтлера и не выходить непосредственно на связь с Ежи Курыловичем.
Незнакомец сел в машину и отправился в аэропорт. С собой у
него был небольшой чемоданчик. Его сопровождали до самого самолета. Не тронули,
даже когда он прошел границу и предполетный досмотр. Самолет вырулил на
дорожку, но затем повернул обратно. Вот тут в салон авиалайнера и ворвались сразу
пять человек, которые схватили этого пассажира. Но уже через полчаса стало
ясно, что они ошиблись. Задержанный мужчина не имел никакого отношения к
Дзевоньскому. Просто накануне вечером в баре отеля «Мэрриот Аврора» этот поляк
познакомился с земляком и охотно взялся выполнить его просьбу? — оставить
конверт в отеле «Националь» для другого земляка. К вечеру стало ясно, что
Дзевоньский переиграл группу Машкова. Нужно было срочно отправлять самолет с
пассажирами, чтобы не вызвать еще больших подозрений. В Варшаву уже сообщили,
что самолет задержали по техническим причинам. Все понимали, что допустили
непростительную ошибку. В Варшаве наверняка следили за полетом именно этого
самолета и прибытием именно этого поляка.
В конверте, переданном Курыловичу, были категорические
указания активизировать работу всех журналистов, напечатав тревожные статьи о
возможной гибели Павла Абрамова.
Поздно ночью Машков подвел неутешительные итоги. Он не хотел
признавать своего поражения, но понимал, что Дзевоньский оказался хитрее. Никто
из офицеров межведомственной комиссии даже не пытался возражать. Все переживали
поражение. В огромном зале, где были установлены сразу восемь компьютеров,
вдруг стало очень тихо. Все замерли, глядя на Машкова, ожидая от него каких-то
слов поддержки. Но он молчал.
— И что же нам делать? — наконец не выдержал
Полухин.
— Признать свой провал, — с горечью ответил
Машков. — Как мы все глупо облажались! Он нас переиграл, как дурачков.
Подставил нам этого поляка, своего соотечественника, которого наверняка ждали в
Варшаве. А теперь они знают, что самолет задержали и этот человек не прибыл. Мы
все провалили. Очень глупо. Дронго был прав, когда полагал, что мы не справимся
с этим Дзевоньским. Нас всех нужно отсюда гнать. Никакие мы не профессионалы,
мы потеряли нашу квалификацию, пока нас десять раз реорганизовывали и
сокращали. Ни на что не годимся.
— Я такого не говорил, — возмутился Дронго, —
и ты напрасно так себя ругаешь. Этот тип сумел придумать ловкий трюк, но пока
он еще в городе. Ведь им нужно любой ценой провести эту встречу третьего марта.
Ты же читал их указания. И слышал, что говорили по телефону из Воронежа.
Значит, им эта встреча важна не меньше, чем нам.
— Как мы их вычислим за три дня? Возьмем Курыловича? Он
ничего не знает.
— Правильно. Но у нас есть небольшая зацепка. Это
отели, в которых жил Курылович. Ведь он приезжает сюда не в первый раз. И
каждый раз ему заказывали номера и оплачивали их. Нужно немедленно проверить,
кто именно это делал. Прямо сейчас. Кроме того, можно поднять все номера
телефонов, звонивших в службу резервации отелей.
Машков глянул на одного из сотрудников, и тот бросился к
телефону.
— Теперь нужно создать алиби задержанному
поляку, — продолжил Дронго. — Положите его в больницу и сообщите
родным, что ему стало плохо с сердцем. Или если у него здоровое сердце,
проверьте его желудок. Может, у него язва или диабет. Ему пятьдесят пять. А в
этом возрасте у человека всегда можно найти какую-нибудь болезнь.
— Алексей Николаевич, займитесь больницей, —
согласился Машков, — и сообщите родным этого поляка, что он попал в
реанимационное отделение. Может, сработает.
— Попытаемся сделать, — кивнул Полухин, —
сейчас посмотрю, что у него со здоровьем. Кажется, у него диабет.