— Заткнись, Черный, — попросил Степан миролюбиво, — чего ты
лаешься?
— Я не лаюсь, а хочу знать!..
— Что ты хочешь знать, любознательный мой? — внезапно
приходя в ярость, спросил Степан. — Что ни х… они никакое расследование не
проводили, даже идиоту ясно. Так, отписались для того, чтобы на себя лишнего не
вешать, и дело с концом.
— Да нам-то что?! — заорал Чернов и от злости даже ногами
затопал. — Нам-то что за дело до того, было расследование или не было?! Или ты
этого Муркина любил как родного брата?!
— Да не любил я его как родного брата! Я его знать не знал,
пока его не прикончили, но если его убили, значит, убийца где-то очень близко,
понимаешь?! Это кто-то из своих, понимаешь?! И ни хрена не ясно, зачем его
укокошили и кого укокошат следом! С него даже часы не сняли и кошелек не
вытащили, значит, грабить его не собирались! В драке тоже убить не могли,
потому что никаких следов драки наш Пуаро не обнаружил! Тогда зачем его убили?!
Кому он мешал? — В запале Степан поддал ногой горку мокрого песка, песок
брызнул в разные стороны, обрушился за отворот его светлых джинсов, осыпался,
оставляя на ткани чудовищные поносные следы. — А, черт! Черт, черт, черт!
— Что-то я опять ничего не понял, — помолчав секунду,
проговорил Чернов осторожно. — Он же сказал — несчастный случай. А ты говоришь
— убийство.
— Я потому говорю — убийство, — сказал Степан устало, — что
голову даю на отсечение, никто, включая Пуаро, не знает, убийство это или нет.
У них резонов этим делом заниматься — никаких. Это только Маринина ваша пишет,
как нашли труп на свалке и по тревоге всю местную ментуру подняли. В земной
жизни такие штучки не капают, Вадик. У них без нашего убогого Муркина забот
полон рот, включая ножи, стволы, маньяков, малолеток и так далее. А на нашей с
тобой территории, если только Муркин и вправду сам не навернулся, получается
вполне готовый и даже поимевший опыт убийца. И не только на территории, но и в
составе трудового коллектива, что характерно.
— А почему он… в составе? — спросил Чернов растерянно. Самое
ужасное, что все это было похоже на правду.
— А потому, что Веста всю ночь продрыхла в будке и не
гавкнула ни разу.
Вестой звали собаку прораба, которая уже несколько лет
работала у них на объектах сторожем на половинном окладе.
Прораб подобрал ее на какой-то помойке года три назад,
выходил и вырастил в громадную черно-желтую собачищу неопределенной породы. Она
была крупнее овчарки и отличалась потрясающим внешним безобразием и истинно
беспородным недюжинным умом. Рабочие всерьез считали, что никакая это не
собака, а как бы дух стройки.
Ну вот есть же озерный дух. Или лесной дух. Или водяной.
Значит, есть и дух стройки.
Веста контролировала ситуацию в каждом углу объекта.
Если бы на ночь ее спускали с поводка, никакие местные
народовольцы не осмелились бы не только лампочку разбить, но даже взглянуть в
сторону заградительной сетки. Но прораб не разрешал ее спускать, опасаясь, что
в один прекрасный день ее отравят. Веста свободно шаталась по объекту только в
светлое время — рано утром и поздно вечером, когда не приезжали грузовики и не
было никого из чужих, — а все остальное время проводила в будке и на довольно
обширной площадке, куда доставал ее поводок.
И в ту ночь бдительная Веста действительно ни разу не
гавкнула.
— Степ, — приободрился Чернов, который очень не любил, когда
запутанные истории слишком долго оставались запутанными и никак не хотели
приходить к логическому хеппи-энду, — тогда выходит, что она не гавкала как раз
потому, что на площадке никого и не было, кроме Володьки Муркина.
— Или потому, что были только свои, которые Володьку Муркина
и прикончили, — закончил Степан жестко. — Дело же не только в Весте, Черный.
Какого хрена поддатого мужика среди ночи понесло в котлован? Что он там делал?
Курил?! Почему в котловане, а не в вагончике или на крыльце? Даже сортир и тот
в противоположной стороне! Почему никто ничего не слышал? Ни у кого из работяг
так и не выяснили, кто где был, кто во сколько лег, кто с кем спал, а кто в
преферанс всю ночь играл!
— Степ, но ты сам говоришь, что не было никакого резона его
убивать! Его даже не грабанули…
Степан еще раз с тоской осмотрел свои светлые джинсы с
желтыми песочными следами, безнадежно повозил по ним ладонями, распрямился и
вздохнул.
— Если мы не знаем мотивов. Черный, то это не значит, что их
нет. Ты детективы совсем, что ль, не читаешь?
— Пошел к черту, — пробормотал Чернов.
Какая-то смутная мысль, очень неприятная, стала медленно
всплывать из глубин сознания, как утопленник всплывает в неподвижной зеленой
воде заброшенного мельничного омута. Она не была новой, эта мысль, кажется, она
уже приходила и тогда же, в свой первый приход, испугала его, Чернов отчаянно
не хотел вспоминать, поэтому не дал ей всплыть до конца.
И напрасно.
Может быть, если бы он вспомнил о ней именно в этот момент и
рассказал о ней Степану, вдвоем они придумали бы что-нибудь, и может быть, даже
им удалось бы избежать большой беды, которая уже маячила над их головами, как
будто вырастая из котлована, в который третьего дня свалился разнорабочий
Муркин.
* * *
Часов в шесть приехал Белов, привез пакет гамбургеров из
«Макдоналдса» и две двухлитровые бутылки кока-колы.
— Гадость какая, — сказал Степан с отвращением и залпом
выпил стакан колы. — Зачем ты ее купил, Эдик? Специально, чтобы нас развращать?
Мама старалась приучить их с Иваном к здоровой пище:
запекала рыбу, резала салаты и заправляла их оливковым маслом, яичницу не
приветствовала, а кока-колу вообще загнала в глубокое подполье.
Мамы не стало, и как-то в один день Степан возненавидел
кока-колу, которую до этого исправно любил.
— Пироги-то небось еще утром кончились? — спросил Белов,
закуривая невиданно тонкую душистую сигаретку и брезгливо разворачивая
гамбургер. — Сашки сегодня нет, я решил, что вы так и сидите голодные.
— Правильно решил, — буркнул Чернов с набитым ртом. — А если
Степан не желает, я докушаю. Я вопросами здорового питания не озабочен.
— Ты у нас вообще мало чем озабочен, — поддел Белов,
деликатно откусил от гамбургера, зачем-то внимательно осмотрел то место, от
которого откусил, и только после этого начал жевать. — Ну что? Когда начинаем
работать? Ты с Рудневым разговаривал сегодня, Степ?
— Разговаривал. — Степан глотнул еще колы и скривился от
отвращения. Есть гамбургер всухую было невозможно, и не есть тоже невозможно,
потому что в восьмом часу на Степана всегда нападал чудовищный голод. — Пока у
них никаких претензий нет. Я объяснил ситуацию, сказал, что завтра-послезавтра
мы начнем работу. Ну, он меня выслушал, и все. Чует мое сердце, что он завтра с
утра нагрянет. Голову даю на отсечение — нагрянет. Черный, пусть с утра все
бросаются работать Чтоб Руднев видел сплошной трудовой героизм после
вынужденных простоев. Эдик, плиты когда подвезут?