Богиня прайм-тайма - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Устинова cтр.№ 38

– И по-моему, тоже. Костюм?

– Еще рано, Даш, все помнется.

– И костюм у тебя сегодня идеальный. Люблю лен.

– Мгм, – пробормотала Алина и перевернула страницу верстки. Она не прочитала еще и половины, а времени было мало.

– Может, кофейку тебе заварить?

– Давай лучше чаю, Даш. Зеленого, что ли.

– Сейчас сделаю. И снять тебя сегодня должны хорошо.

– Почему? – машинально спросила Алина. Она почти не слушала. Верстка ей решительно не нравилась, а менять что-то было уже поздно.

Вечером, после эфира, на летучке ей придется серьезно ругаться со Здановичем и остальными редакторами. Почему-то они думают, что “Новости” могут позволить себе быть скучными! Чушь какая!

– Ники Беляев вернулся. Сегодня его смена, он снимает. А он лучший оператор. Говорят, есть еще какой-то мужик в “Видеоинтернэшнл”, тоже неплохой, Но наш Беляев лучше всех!

– Посмотрим.

– Да я точно знаю, Алин. Кончились твои мучения.

– И не было особенно никаких мучений.

Держа в опущенной руке белый электрический чайник, Даша остановилась перед дверью.

– Как это – не было! Каждый эфир мучения! Как они свет на тебя ставят, ужас один!

Сверкнула табличка с надписью “артистическая”, и дверь закрылась, сразу отделив Алину от шума коридора. В эфирной зоне всегда было оживленно, даже вечером. Почему-то все комнаты, где они готовились к эфиру, назывались “артистическими”, хотя никаких артистов там отродясь не водилось.

А может, артисты понимались телевизионным начальством в широком, так сказать, глобальном смысле этого слова.

Мир – театр. Люди – актеры. Старик Шекспир, кажется, придумал.

Надо бы с Бахрушиным поговорить, почему каждая программа – такая скукотища, но ему сейчас не до нее и не до программы.

Ольга Шелестова пропала, и это моментально стало известно всем. Она пропала, а Беляев, который находился там с ней и который сегодня должен снимать Алину, вернулся целым и невредимым.

Неясно было, что там произошло и что будет дальше, так как никаких тел пока не нашли – ни бахрушинской жены, ни троих других, пропавших с ней.

Ужасно было так думать об Ольге – тело, – и Алина знала, что это ужасно, и все-таки думала.

Несколько дней все шушукались по углам и курилкам, передавали друг другу какие-то немыслимые слухи, а девчонки-ассистентки даже бегали на третий этаж, где был кабинет начальника, чтобы посмотреть, как “он переживает”. Алина, узнав об этом, их разогнала и велела администратору получше смотреть за персоналом. В результате все оскорбились – и девчонки, и администратор, – но бегать перестали.

Бахрушин решительно и бесповоротно ни с кем и ничего не обсуждал.

Несколько дней все маялись неизвестностью и сочувствием, Зданович сунулся было с вопросами, но Бахрушин его выгнал. В компании булькали и пузырились какие-то слухи, всплывали на поверхность разнообразные версии, одна страшней другой.

Вчера… Вчера “МИД России сделал официальное заявление”.

Оно пришло по ленте, и в редакции о нем узнали раньше всех.

Заявление как бы окончательно определило положение. Ольга и трое других журналистов стали называться “пропавшими без вести”, и все, что нужно, и все, что бывает всегда в подобного рода бумагах, в этой тоже присутствовало – решительный протест, силы реакции, информационная война, мировой терроризм, и призыв сплотиться, и обещание сделать “все возможное”.

Бедный Алеша Бахрушин.

Что ему до “официального заявления” и призыва сплотиться!..

– Давай я к нему съезжу, – предложила Алине мама, когда услышала обо всем по телевизору. – Ну, как он там один! Ну, хоть… уберусь у него!

И вытерла глаза. Мама всегда сочувствовала попавшим в беду изо всех сил.

Алина Храброва была убеждена, что самое правильное в этой ситуации – это сделать вид, что ничего не происходит.

Он не примет сочувствия и вряд ли будет рад, если кто-то поедет к нему убираться, как за покойником! Он не станет ничего и ни с кем обсуждать – по крайней мере, с подчиненными, – а если те полезут с соболезнованиями, в лучшем случае разгонит их.

Костя Зданович совершенно растерялся, и программы в последние дни выходили плохие, просто из рук вон.

Алина была убеждена, что даже этот великий Беляев с собачьим именем Ники, мастер красивых картинок, ничего не изменит.

В середине сегодняшнего дня, после нескольких дней молчания, в редакцию позвонил Бахрушин и равнодушным голосом сказал, что назначает на вечер летучку.

Ни голос, ни обещанное собрание, ни даже то, что позвонил он сам, а не секретарша, ничего хорошего не сулили.

Алина перевернула следующую страницу. Ей казалось, что от страницы к странице программа становится все скучнее.

Вернулась Даша с чашкой. Из чашки поднимался пар, и в мутно-желтой жидкости плавал пакетик.

– Только ромашковый, Алин. Зеленого нету.

Алина отхлебнула ромашкового, сразу напомнившего детство, простуду, распухшие железки и строгий голос врачихи – “полоскать, полоскать ромашкой!”.

Она подержала за щекой и с отвращением проглотила.

В “артистическую” заглянул режиссер. За спиной у него маячила редакторша Рая, бледная и нервная.

Она всегда ближе к эфиру становилась бледной и нервной. Алина ей улыбнулась.

– Алин, у нас полчаса, – сказал режиссер.

– Да, знаю.

Даша с костюмом на вытянутых руках протиснулась мимо ее кресла.

– Чуть юбку подглажу, и все, можно надевать.

Алина кивнула, отложила верстку и нацепила “эфирные” туфли на высоченных каблуках. Ей нужно было еще раз, последний, заглянуть в компьютер, и с некоторых пор она боялась в него заглядывать. Впервые за много лет телевизионной работы.

Тебя никто сюда не звал. Убирайся обратно. Здесь не любят прохиндеек и проституток. Здесь не станут с тобой шутить. Убирайся, или ни один любовник не опознает твой разукрашенный труп.

Черные буквы на белом экране.

Алина зашла в свою каморку, осторожно села, чтобы не дай бог не порвать “эфирные” колготки о неудобную канцелярскую мебель, подвигала “мышью” по коврику и зашла в программу. Компьютер мигнул, загружаясь.

Она никому об этом не говорила, не могла. Даже Бахрушину тогда не сказала.