— Ладно… Мы с тобой куда-то, кажется, собирались?
Из ванной вернулся Валентин:
— Хороший дом, все сработано с умом, добротно… Приятно находиться там, где все сделано с любовью. Мне даже стыдно стало за то, что я уже в возрасте, а ничего такого, фундаментального, что ли, не сделал…
— Ты сделал дочь, а этого вполне достаточно.
Люся, если бы ты слышала, как поет его Валентина! Кстати о музыке, я видела в дальней комнате пианино… — Наталия почувствовала некоторое волнение, связанное с тем, что в последнее время ее видения стали все реже, и Наталия стала опасаться того, что постепенно лишается своего дара. Находясь в этом доме, в полной тишине и гармонии с собой, она надеялась на чудо… — Ну что, мы идем на похороны или нет?
— Идите, а я отдохну. Может, подружусь с собакой… Кстати, а кто ее кормил, пока тебя не было? — обратился он к Люсе.
— Соседка Лида. У нее вы будете покупать молоко и грибы, если захотите…
— А как зовут собаку?
— Джек.
Глава 4
ДЕРЕВЕНСКИЕ ПОХОРОНЫ
Народ столпился возле калитки, ведущей к дому директора птицефабрики Ванеева. Люди стояли и у крыльца, и на ступенях. Женщины плакали и тихонько перешептывались.
Увидев приближающихся Люсю и Наталию, они стихли, переключив свое внимание на них.
— Людмила Михайловна, несчастье-то какое… Лариса умерла.
— А что с ней? — Люся уверенно поднялась на крыльцо и внимательно посмотрела на окружавших ее женщин. — Почему вы молчите?
Наконец одна из женщин, что постарше, в красном шерстяном платке и белом длинном, с мужского плеча, полушубке, сказала:
— А никто ничего не знает. Вроде сердце…
Ее уже мертвую нашли на ферме. Она совсем немного до дома не дошла, а откуда шла, никто не знает… Надька ее нашла, говорит, что Лариса была очень странно одета, почти раздета, вернее… Ступни все истерты до кровавых мозолей, руки в синяках, волосы растрепаны… Ну и снасильничали над ней…
Наталия молча прислушивалась к говорящей. Истертые ступни удивили ее больше всего.
— Ты пойдешь со мной? — спросила, обернувшись и взглянув с каким-то животным страхом в глазах, Люся. — Пойдешь посмотреть Ларису?
— Пойду.
— А ты не боишься?
Наталия усмехнулась. После посещений морга деревенские похороны могли ей показаться детским спектаклем. И все же во всей этой атмосфере с одетыми в черное женщинами, белым снегом и той тайной, которая окружала теперь дом Ванеевых, ощущалось нечто страшное, источавшее смертельную опасность. Ведь всех мучил один и тот же вопрос: «Кто это сделал?» За что убили молодую Ларису Ванееву? Кто изнасиловал жену директора птицефабрики? Виновата ли она в этом сама или насилие не было ею спровоцировано?..
Они вошли в дом, миновали просторные сени, кухню, забитую молчаливыми людьми со скорбными лицами, и оказались в большой комнате, в которой, кроме вдовца (достаточно молодого еще мужчины, лет сорока — сорока пяти, во всем черном и с красными, воспаленными веками от выплаканных слез и бессонных ночей), никого не было и стоял только гроб, обитый белым атласом. В гробу в пене кружев и с букетом белых, слегка подвядших роз, в ногах, лежала молодая женщина… Лицо ее было бледным, с большими сиреневыми кругами под глазами. Коричневые губы, прямой, сливочного цвета нос и рыжеватые, уложенные волнами вокруг маленькой головы, волосы.
Ванеев, увидев Люду, словно очнулся. Встал и подошел к ней:
— Как хорошо, что вы приехали. Я думал, что вы не проститесь с ней… Она вас очень любила и мечтала поскорее выучиться играть…
Наталия перехватила Люсин взгляд: она была более чем удивлена словами Ванеева.
— Сергей Николаевич, примите мои самые глубокие соболезнования… — сказала Люся и позволила себя обнять. У нее на глазах заблестели слезы.
Ванеев вдруг круто повернулся и направился к двери. Увлекая за собой Люсю, он сказал кому-то из присутствующих: «Ну все, пора…»
А Наталия, видя, как все разом, как-то слаженно и тихо двинулись тоже на выход, задержалась и даже прикрыла дверь… Когда же щелкнул замок, она даже успокоилась: у нее было минут пять, не больше, чтобы побыть наедине с покойницей и обследовать ее ступни. Быстро откинув кружевное белоснежное покрывало, она подняла подол светло-серого шерстяного платья, в которое была одета Ванеева, и, сняв с одной ноги тесную черную лаковую туфлю-лодочку, ногтями разорвала чулок на пятке. Странные синие пятна, в нескольких местах стертая до сукровицы кожа на ступнях… Затем Наталия осмотрела бедра (тоже в некоторых местах с почерневшими синяками, какие остаются от грубых прикосновений пальцев) и шею с черно-желтыми пятнами, почти скрытыми кружевом покрывала. Сунув руку покойнице под платье и нащупав тонкое белье, она определила, что вскрытия не проводилось.
В это время в дверь постучали. Она стояла возле гроба и ждала, что кто-нибудь откроет дверь, словно не понимала, что открыть-то можно и изнутри. Наконец дверь открылась, вбежал Ванеев:
— Извините, дверь, наверное, захлопнулась от сквозняка… Вы перепугались?
— Да, — сказала Наталия. — Немного…
Когда она вышла на улицу, к ней подбежала встревоженная Люся.
— Господи, Наташа, ты же белая как снег.
Говорят, дверь захлопнулась?
— Да ничего страшного… Ты поедешь на кладбище?
— Конечно.
— А что это Ванеев так себя повел? Ты мне не рассказывала, что у тебя с его семьей были какие-то отношения…
— Да я и сама ничего не поняла. Просто я пару месяцев учила Ларису играть на пианино, а потом у нее дело не пошло, и она отказалась. Вот он, наверное, и вспомнил. В такие минуты что только не вспомнишь… Но это ужасно… Ты не пойдешь с нами?
— Пойду. Хочу посмотреть все до конца.
Но уже через два часа, когда процессия остановилась возле могилы и стали произносить речи, Наталия поняла, что переоценила себя: ей стало холодно. Она согласилась пойти на кладбище лишь для того, чтобы посмотреть на жителей Вязовки, которых собрало здесь, на этом месте, горе, и понять, где и в каком окружении жила Люся. Кроме того, она надеялась увидеть кого-то, кто мог бы иметь хотя бы косвенное отношение к убийству Ванеевой. А в том, что ее убили, она уже нисколько не сомневалась. «Да, возможно, у нее и не выдержало сердце, но ведь кто-то постарался, чтобы это случилось…»
На всю деревню лишь несколько интеллигентных лиц (Люся назвала всех по именам): три учительницы, один учитель, местный врач с женой, приезжий зубной техник, заместитель Ванеева да директор молочной фермы.
Они и одеты были прилично, и трезвы, не в пример остальным.
— Скажи, а почему ей не сделали вскрытие?