Нагие и мертвые - читать онлайн книгу. Автор: Норман Мейлер cтр.№ 90

Его охватило чувство нежности. Мэри была очень маленькой, и он вспомнил, что иногда она казалась ему совсем девочкой; ее серьезный вид часто забавлял его. Он нежно улыбнулся, но тут же с неожиданной остротой осознал, что она мертва и он больше никогда не увидит ее. Мысль об этом пронзила его. Подобно потоку воды, хлынувшей через открытые ворота шлюза, чувство утраты и безысходного отчаяния выплеснулось из него, и он услышал, что плачет.

Он не стал сдерживать рыданий. Он почувствовал, как долго назревавший нарыв вдруг прорвался и горечь, страх и обида разлились и захватили его всего. Опустошенный и рыдающий, он лежал на песке.

В памяти Галлахера снова и снова всплывали нежные воспоминания о Мэри. Ему живо представились жаркие объятия в безумном любовном сплетении. Он вспомнил ее улыбку, с которой по утрам перед уходом на работу она вручала ему сверток с завтраком; грустную щемящую нежность, которую они испытывали в последний вечер его отпуска перед отъездом за океан, на фронт. Они совершили тогда вечернюю прогулку на пароходике по Бостонской гавани. Галлахер с болью вспомнил, как они, нежно держа друг друга за руки, безмолвно сидели на корме и смотрели на бурлящую позади парохода кильватерную струю. «Она была хорошей девочкой», — сказал он про себя. Он думал сумбурно, слова не складывались во фразы, ему пришла мысль, что никто, кроме Мэри, не понимал и не знал его; он даже радовался, что, так хорошо зная его, она не разлюбила его.

Эта мысль снова разбередила рану, и он долго лежал, горько рыдая, не сознавая, где находится, не чувствуя ничего, кроме безысходного отчаяния. На миг он вспоминал о ее последнем письме и почувствовал новые приступы боли. Так прошло, должно быть, около часа.

Наконец Галлахер выплакался, и ему стало легче. Он впервые вспомнил, что теперь у него есть ребенок, но как он выглядит и какого пола? На мгновение эта мысль принесла какую-то радость, и он подумал: «Если это мальчик, я начну тренировать его с малых лет. Он будет профессиональным бейсболистом, на этом можно делать деньги».

Мысли иссякли, и в голове стало пусто и легко. Он задумчиво посмотрел на стоявшие за его спиной густые джунгли и подумал, далеко ли ему придется идти, чтобы возвратиться обратно.

Ветер по-прежнему гнал вдоль пляжа волны песка. Ощущения стали неясными и испарялись, как дымка. Галлахер задрожал от холода. Он был таким же одиноким, как ветер на берегу моря в зимнюю пору.

«Досадно, что на Галлахера свалилось такое несчастье», — подумал Рот. Солдаты сделали часовой перерыв, чтобы перекусить сухим пайком, и Рот решил пройтись вдоль берега. Он размышлял о том, как выглядел Галлахер, когда возвратился во взвод. Глаза у него были красные, и Рот решил, что он плакал. «И все же он переносит это неплохо. Ведь он невежественный парень, без образования, вероятно, даже и не способен глубоко переживать».

Покачав головой, Рот продолжал брести по песку. Поглощенный размышлениями, он свесил голову на грудь и от этого казался еще более сутулым. Надвигавшуюся с утра большую дождевую тучу разогнал ветер; солнце горячо припекало голову сквозь зеленую пилотку. Рот остановился и вытер лоб. «Тропическая погода очень непостоянна, — подумал он, — и очень вредна для здоровья, воздух насыщен миазмами». Ноги и руки ныли после переноски ящиков с баржи на склад.

Рот вздохнул. «Я слишком стар для такой работы, — подумал он. — Она для таких, как Уилсон, Риджес и даже Гольдстейн, но не для меня. — На его лице появилась кривая улыбка. — Я ошибся в Гольдстейне. Для своего роста он сложен неплохо, здоровый парень. Но он очень изменился. Интересно, что с ним произошло? Он какой-то мрачный, насупленный, у него на всех зуб. Что-то произошло с ним с тех пор, как первое отделение возвратилось с передовой. Наверное, это бой так меняет человека. Когда я впервые встретил его, он был этаким сверхоптимистом и мог поладить с кем угодно. Первое впечатление не всегда оказывается правильным. Вот, например, Браун, тот слишком самоуверен и полагается на первое впечатление, поэтому он и невзлюбил меня. Просто потому, что я слишком долго простоял в карауле однажды ночью. Если бы я попытался выкроить несколько минут для себя, у него появился бы повод состряпать на меня дело, а тут он просто невзлюбил меня».

Рот потер нос и вздохнул: «Я мог бы подружиться с ними, но что у нас общего? Они не понимают меня, а я не понимаю их. Чтобы сблизиться, надо иметь какую-то уверенность в себе, которой у меня нет. Если бы не этот кризис, когда я окончил колледж… Что за смысл обманывать себя, ведь я не принадлежу к числу пробивных людей, мне никогда не везло в жизни. Так ведь можно обманываться без конца. Ясно, что я не могу делать столько черной работы, сколько делают они. Поэтому они и смотрят на меня свысока. А моя голова никого не интересует. Что для них интеллект? Если бы они захотели, я мог бы быть для них хорошим товарищем. Я пожил на свете, у меня есть опыт, есть что рассказать, но они ведь не будут слушать меня. — От расстройства Рот поцокал языком. — И всегда со мной так получается. И все же, если бы мне дали работу по моему профилю, я мог бы добиться успеха».

Рот подошел к тому месту на берегу, где лежала прибитая волнами бурая водоросль. «Какая большая водоросль, — подумал он, — мне следовало бы знать что-нибудь о ней, это же был мой конек в колледже, только я все перезабыл. — Мысль об этом повергла его в уныние. — Какая польза от всего этого образования, если ничего не можешь вспомнить? — Он наклонился над водорослью и поднял одну из плетей. — Она выглядит как змея. Такой простой организм. На одном конце у него присос, которым он прикрепляется к скале, а на другом рот, и соединительный канал между ними. Что может быть проще! Простейший организм, бурая морская водоросль, вот что это такое. Если попытаться, все можно вспомнить. Что-то вроде Mасrоcystis, вот как это называется, а в просторечии — Шнурок Дьявола, или как там еще — Macrocystis pyrlfera? Помнится, у нас была лекция о ней. Надо бы подзаняться ботаникой, ведь после колледжа прошло только двенадцать лет, можно освежить все это в памяти и подыскать себе хорошую работу по специальности. Наука-то ведь увлекательная».

Он бросил плеть на песок. «Это необычное растение. Почему ж я так мало помню о нем? Все морские водоросли достойны изучения: планктон, зеленые водоросли, бурые водоросли, красные водоросли. Надо написать Доре, пусть отыщет мои конспекты по ботанике, может быть, придется еще подучить».

Рот не спеша поплелся назад, рассматривая на пути выброшенные на берег водоросли и обломки дерева. «Все это уже мертво, — подумал он, — все живое существует, чтобы умереть. Я и то уже начинаю ощущать это, ведь я старею, тридцать четыре уже. Прожил половину своей жизни, а чего достиг? Есть какое-то еврейское слово для обозначения этого понятия, Гольдстейн его, конечно, знает. И все же я не жалею, что не знаю еврейского языка. Лучше иметь современных родителей, таких, как у меня. Ох, как болят плечи! Почему они не оставят нас в покое хотя бы на один день? — Рот увидел вдалеке солдат, и его охватило беспокойство. — Они снова уже работают, сейчас опять будут смеяться надо мной. А что я им отвечу? Что разглядывал какую-то водоросль? Они ничего не поймут. Почему я не догадался возвратиться пораньше?»