Вечера в древности - читать онлайн книгу. Автор: Норман Мейлер cтр.№ 175

„Ты не можешь войти в мысли чужеземца, — сказала Она. — Ты никогда не узнаешь, говорю ли Я правду".

„Да, войти я не могу", — ответил я. И так оно и было. Ее милое лицо с его мелкими чертами было непроницаемо.

„Мне мешает Мой парик, — сказала Она. — Ты не возражаешь, если Я его сниму?"

И, когда я поклонился, Она сняла его. Ее несчастная голова была лысой, за исключением нескольких светлых волосков на черепе, напоминавших младенческий пух. Но я знал, зачем Она его сняла. Без него Она была еще прекраснее и выглядела очень необычно. Хрупкая Богиня. Возможно, Она хотела, чтобы я сообщил Нефертари, что теперь Усермаатра может находить Ее еще более очаровательной, чем раньше? Да, подобно всем, кто сплетничает, Себя Она не обходила молчанием.

„В Египте, если ты — Царица, — сказала Она мне однажды, — то ты также и Богиня. Так?"

„Фараон — Бог, — ответил я, — а Его Супруга — Богиня".

„Не понимаю почему. Мой отец, Хаттусил Третий, — не Бог. Он просто Царь, можешь мне поверить. Энлиль не разговаривает с ним как с Богом. Энлиль говорит ему, что надлежит сделать. А затем он это делает. Я не Богиня, но просто женщина. Что ты об этом думаешь?"

„О, я не знаю, — ответил я Ей. — Об этом Тебе надо поговорить с Усермаатра".

„Он не желает об этом говорить. Он хочет меня. — Она хихикнула. — Мне кажется, Я — единственная женщина в мире, которая может сказать Ему: «Нет, Я не хочу». Забавно, правда?" — Она говорила, склонив голову набок, как будто Ее мужем был ручной крокодил и Она не представляла, что с ним делать.

Я же думал о том, что кем бы Она ни была — женщиной или Богиней, но несколько чудес в Своей жизни Она точно сотворила. Я вспомнил, что, когда Она прибыла в Египет в качестве дара Царя Хаттусила Третьего, Усермаатра был настолько груб, что поместил Ее в гарем в Фаюме, где Он держал маленьких цариц, мечтавших быть приглашенными в Сады Уединенных. И все же Маатхорнефруру привезли обратно в Фивы в качестве Третьей Великой Супруги Усермаатра. Из чего я и все остальные заключили, что Она сотворила с Его телом такие чудеса, которые не были открыты ни одной другой женщине.

Несмотря на это, Она совершенно очевидно не вела Себя соответствующим образом. Будучи с Нею наедине, я никогда не думал о себе как о мужчине, а о Ней — как о женщине. Мы были друзьями. Мы жили, чтобы сплетничать друг с другом. Однажды, когда я упомянул Фаюм, Она сказала мне: „Там Я ни разу ничего Ему не позволила. Я сказала: «Я не дам Тебе взять Меня за руку. Мой отец прислал Тебе Меня как Царицу. И Я не разрешу Тебе дотронуться до Меня в этом грязном месте»".

„И что Он на это ответил?"

„Он сказал, что бросит Меня в огонь. Тогда Я сказала: «Прошу Тебя, сделай это. В Тебе нет почтения ни к Моему отцу, ни ко Мне. Для Меня будет лучше умереть». — Она хихикнула. — По правде говоря, Я надеялась, что Он отправит Меня обратно в Кадеш. А Он Вместо этого привез Меня сюда. Кто мог такое ожидать?"

„Нет, — сказал я, — это неправда. Хекет говорила мне, что Ты обожаешь Его".

„Это предстоит выяснить тебе самому", — сказала Она.

„Не получится, — ответил я. — Я не могу войти в Твои мысли".

„Не можешь до того дня, когда ты это сделаешь", — сказала Она.

Когда приезжал Усермаатра, что обычно случалось в конце дня, Она принимала Его в Своей спальне, где пурпурные и бледнолиловые тона шелка хорошо сочетались с пурпуром Ее стен, и я часто вспоминал шелковые простыни, на которых я однажды любил тайную наложницу Царя Кадеша. Я еще не знал, каких удовольствий искал с Ней Усермаатра, а также как часто Она посещала Его Дом Поклонения (где я впервые увидел Ее, когда Он передал мне Золотую Вазу), хотя и начинал уже сомневаться в том, что Она проводит с Ним так много ночей, как я думал раньше. Когда Он навещал Ее, Он часто приглашал Хекет и меня посидеть с Ними, хотя разговаривал с Ней так, будто Они были одни.

Я знал тщеславие моего Славного и Великого Бога — я видел стольких из Его Четырнадцати Ка, что мог ходить вокруг Него, как вокруг статуи. И все же теперь я узрел еще одно Его лицо. Он очень радовался сообразительности Маатхорнефруры (и Своей собственной), и, думается, Ему не хотелось, чтобы Их слова стали достоянием лишь близких Ему Богов. Он горячо желал, чтобы я и Хекет присутствовали как свидетели. Он развлекался тем, как Она притворяется безыскусной. Даже то, как Она могла бранить Его, доставляло Ему удовольствие. Каким новым для Него развлечением могло стать то, что Ему сделали бы выговор при нас. Он походил на огромного жеребца, который радостно ржет, когда новый искуснейший наездник ловко играет вожжами.

„Ты мог бы улучшить Царское Хранилище рукописей", — сказала Она Ему в один из дней, и когда Он хмыкнул и ответил наконец: „Нигде нет собрания рукописей равного Моему", Она добавила: „Тем более его стоит улучшить!" На что Он захохотал и сказал: „Ах ты несчастная лысая крошка, — наедине с Ним Она не надевала парик, в этом не было нужды, Его глаза наслаждались видом Ее лица, — Ты, птица без перьев, как же Ты думаешь улучшить Мое Хранилище?"

„В Моей стране, — сказала Она, — Мой отец знает обычаи странствующих торговцев, многие из которых возят с собой папирус или книгу на табличках. Они хотят узнать что-то новое за время долгого путешествия. Благочестивые держат при себе молитвы, чтобы читать их каждый вечер. В Кадеше Мой отец приказал всем таким заезжим купцам оставлять свои записи в нашем Царском Хранилище рукописей на время, достаточное для того, чтобы их переписать".

„Мне бы не понравился такой обычай, — сказал Усермаатра. — Он может вызвать в воздухе слишком большое беспокойство. Все эти чужие письмена, которые переписывают одновременно. Предпочитаю историю, которую Я уже слышал, правда, Хекет?"

„Да, Божественные-Два-Дома", — сказала Хекет. „Вроде той, которую ты мне рассказала о безобразной женщине, муж которой никогда не болел. Мени, ты помнишь ее?" „Да".

„Как ты думаешь, Хекет смогла бы стать тебе такой же хорошей женой?"

„Славный и Великий Бог, я никогда не задавал себе такого вопроса". Но теперь я его задал. Возможно, это месть? Я больше не понимал моего Усермаатра. Теперь Он не стал бы убивать тебя за ничтожный проступок. Скорее Он предпочел бы наслаждаться твоими страданиями. Как радостно Он мог бы смеяться, если бы я женился на Хекет. И все же я не знал Его мыслей и страстно желал вновь обрести ту мудрость, что была у меня, когда я находился подле Медо-вого-Шарика.

Но Ему уже наскучил этот разговор. И Он сказал Маатхорнефруре: „Поговори со Мной на шумерском". Он очень гордился Ее знанием такого языка, который, как объяснила мне Хекет, изучали лишь хеттские девушки из лучших семейств (желавшие сравняться с вавилонянами и ассирийцами). На нем уже никто не говорил, но среди хеттов считалось признаком большой образованности быть знакомым со столь старым языком веры и учености. „Вы знаете, — сказал Он, — ведь Она может много чего сказать на шумерском".

„О, сегодня Я не в настроении", — сказала Она.