Вечера в древности - читать онлайн книгу. Автор: Норман Мейлер cтр.№ 163

„О, Мне ты расскажешь". — Трудно было судить о глубине Ее хорошего настроения.

Я подумал: отчего Нефертари так мало волновала неизменная преданность Усермаатра Маатхорнефруре? Казалось, ужасная болезнь совсем не отвратила Его от Нее. На самом деле Он ни разу не навестил Сады в дни болезни Маатхорнефруры. Однако прекрасное настроение Нефертари так незначительно ухудшилось, что я стал думать — не помешательство ли это, вызванное магией как проявление хрупкого равновесия Маат? Действительно, Н «рерта-ри в те дни стала немного прихрамывать от болей в суставе бедра, и все то время, которое я Ее знал, эта хромота не проходила. Однако, говоря о помешательстве, я не заметил, чтобы эта боль повлияла на Ее хорошее настроение, Она попросту не замечала Ее. Она была Царицей, и Ее мысли были заняты делами более близкими Ее душе. Раз Она даже сказала: „Сесуси будет постоянно уверять в Своей преданности, — тут Она рассмеялась, — но Ему очень легко наскучить. Он останется верен Ей до того дня, когда не сможет больше переносить Маатхорнефруру ни одного мгновения. Тогда Он отошлет Ее, облысевшую и все такое — назад к хеттам, в парике, в голубом парике, и они объявят нам великую войну за нанесенное оскорбление. Аменхерхепишеф обретет славу, вместо того чтобы стареть на Своих малых осадах, а Усермаатра доживет до глубокой старости со Мной. Я еще познаю власть Хатшепсут!" — Говоря это, Она держала меня за руку, и я чувствовал ее лихорадочный жар.

Другие, впрочем, тоже начинали рассуждать так же, как Она. Теперь высшие чиновники чаще посещали Ее Двор. Раньше случались дни, когда в Ее Дворце можно было никого не увидеть, кроме Хранителей Ее Покоев, Хранителей Ее Одежд, Хранителей Ее Кухни, Хранителей Ее Повозки, да еще нескольких старых, мелких и болтливых друзей. Теперь же однажды утром явился Управляющий Сокровищницы Верхнего Египта со своими писцами, их было восемь, чтобы показать, как велико его уважение, приходили Личные советники, Принцы, судьи, даже Казначей. Многие из них — пожилые люди и, на мой взгляд, не самые значительные и не самые приближенные из советников Усермаатра, скорее, как мне представлялось, старые друзья с тех времен, когда одна Нефертари была Царицей. Я был бы более уверен в повороте Ее судьбы, если бы среди посетителей были знатные люди, более близкие Маатхорнефруре.

Тем временем Нефертари жаловалась мне самым счастливым голосом. „Мои дни дарили Мне больше радости, — говорила Она, — когда ты и Я могли проводить вечерние часы, глядя в зеркало", и Ее пальцы легко касались моей шеи под ухом или пробегали по моей руке. Мне еще никогда не доводилось ощущать отзвук столь легкого прикосновения, который проникал бы так глубоко в меня — лишь в моих воспоминаниях о тайной блуднице Царя Кадеша. Ее глаза говорили теперь со мной без зеркала. Ее пальцы играли с моей шеей, и теперь, когда мы бывали одни, одежды на Ней стали более прозрачными. Я знал, что из льна можно соткать чудесные вещи и что многие дамы по торжественным случаям надевают платья из тончайшей ткани из Кусии [55] , под которой их тела можно разглядеть так же хорошо, как это смогли бы сделать позже их мужья, но мне еще предстояло узнать, что даже в этих тонких прозрачных одеждах, сотканных из воздуха, еще более прекрасных, чем то воздушное одеяние, что надела этой ночью моя внучка, присутствует некая легкость, глядя на которую можно поклясться, что эту нить пряли пауки. Одежды Нефертари отличались такой нежностью красок, что трудно было понять, окрашены ли они в цвет желтой розы или то свет от свечей, но я видел золото Ее тела, и, когда красота Ее грудей касалась материи, алое золото сосков Нефертари становилось глубже по цвету, доходя в тенях до розово-бронзового оттенка.

Я содрогался, мое мощное рычание сотрясало тишину моей души. Я был безногим львом. Никогда еще я так отчетливо не сознавал ничтожество своего происхождения, чем когда ощущал отсутствие собственной силы перед Ее Ка-Исиды и знал, что, даже если бы Нефертари и помогла мне, использовав самые грубые приемы Медового-Шарика (чего Она, без сомнения, не стала бы делать), я, возможно, все равно не смог бы преодолеть оцепенения, и толку от меня было бы не больше, чем от мертвеца. Для крестьянина любить Царицу — все равно что таскать каменные глыбы на спине.

Поэтому, пристально глядя на Нее в зеркале, я стремился пылким взглядом передать весь голод своих охромевших чресел. Мои глаза говорили Ей, как я желаю Ее, мое обожание насыщало воздух вокруг нас ароматом меда. Казалось, Ей нравились такие вечера, когда все уходили и мы оставались одни. Было похоже, что Ее желание готово подняться вместе с рекой за стенами Дворца, но мои чресла напоминали землю, где в холодном тумане шли дожди. Я думал о том, как пренебрежительно отозвалась Она о семействе Маатхерут с их двадцатью поколениями, и не мог представить себе, как вообще Она может желать меня? И я пришел к выводу (не мудрость ли Маатхерут шептала мне на ухо?), что для Усермаатра не могло быть большего оскорбления, чем прикосновение плоти крестьянина к Ее плоти.

Итак, вечер за вечером Она сидела подле меня в сотканном из воздуха одеянии, тогда как я чувствовал себя прикованным к месту каждый раз, когда Ее движения открывали мне рощу ниже Ее живота, пока не стал ощущать себя скорее жрецом, готовым преклонить колени у этого алтаря, нежели воином, способным вступить в Ее врата. Видимо, все это стало доставлять Ей такое удовольствие, что наконец все-таки пришла ночь, когда Она решила рассказать, как Ее любил Амон, и я гадал: как же Она могла подумать, что я, которому никогда не суждено иметь чресла Фараона, могу восстать из пепла, оставленного Ее рассказом?

„В год, когда Я была юной супругой, — начала Она, — Усермаатра был прекраснейшим из Богов, но Я увидела Сокрытого. Его копье выросло из меча Моего мужа, подобно трезубцу, что вырастает из чресел Осириса, и Я увидела блеск молнии и диких кабанов, сражавшихся с бегемотами. Самое темное из трех Его копий вошло в ужасную пещеру Сета, однако Мой Ка-Исиды смог поглотить Тайное Имя Ра, что есть вторая ветвь, а Его третий меч, словно стрела Осириса, поднялся радугой над нашими телами, и Мы покатили в Его колеснице над солнцем. В ту ночь Я стала Царицей Верхнего и Нижнего Египта".

Я не узнавал Свою Царицу, когда Она рассказывала эту историю. Должно быть, я мельком увидел перед собой Первого или Последнего Ка из Ее четырнадцати. Еще никогда Она не была столь прекрасна. Свет в Ее глазах искрился, как море в полночь. Я преклонил колени и положил свое лицо на Ее ступни. От моего прикосновения они вздрогнули.

Щиколотки Моей Царицы пахли благовониями, которыми был натерт каменный пол, и я почувствовал в них тот же холод, что и в моих чреслах, но тогда — они подобны моим чреслам, и я взял эти ступни и, покрыв их своей короткой юбкой, положил свое лицо Ей на колени. Пальцы Ее ног зарылись в волосы в моем паху и угнездились там, словно испуганные мыши. Я ощутил, как Она одинока — словно костер в пустой пещере. Тем временем эти пальцы тихонько щипали мой куст, покуда из них не ушел холод гибнущего на камне цветка и они не стали похожими на мышей — вороватых и хитрых.

Необычный порыв ветра пронесся через колоннаду, он быстро иссяк, но все же коснулся моих мыслей, и в один из его порывов я ощутил боль, пульсирующую в волосах Маатхорнефруры, безжизненных и сухих, как высохшие листья, срывающиеся при малейшем дуновении, и, должно быть, Нефертари узнала мои мысли, потому что, когда, подняв голову с Ее коленей, я взглянул вверх, Она, казалось, почувствовала, что лучше заговорить, и рассказала мне, как поняла, что отбеленные волосы с бычьего хвоста, присланные Маатхерут, принадлежали не обыкновенному животному, но Праздничному быку Апису, за такими животными ухаживают жрецы и купают их в теплой воде. Такого быка, объяснила Она, умащают мазями со сладкими благовониями и сандаловым маслом, для таких быков жрецы еженощно даже расстилают дорогое полотно, чтобы животное могло на нем возлечь. В день заклания они ведут быка к алтарю, и вино, которое сперва пробуют жрецы, разбрызгивают по земле, как капли дождя. Затем быку отрубают голову, и полированный камень на полу у алтаря становится красным. Она подняла руку и сказала: „Я узнала, однако, что доставленный мне хвост после жертвоприношения был украден одним из жрецов. Он продал его одной богатой семье, чтобы вернуть проигранные деньги".