Вечера в древности - читать онлайн книгу. Автор: Норман Мейлер cтр.№ 153

Мой прадед всплеснул руками — весьма необычный для него жест, поскольку он редко делал неточные движения, и все же этот неуверенный взлет и падение его рук говорили о грусти, порожденной сознанием того, что невозможно узнать все, что знать необходимо, и поэтому новой ошибке вечно суждено возникать из старой.

«Я помню, однако, — продолжил он, — что в то утро, когда я впервые вошел в Тронную Комнату Нефертари в Ее Покоях Царской Жены (которые представляли собой дворец среди многих дворцов Горизонта Ра) и там был представлен Ее Двору как Доверенный Правой Руки, солнечный свет, проходя в просветы между колоннами за Ее спиной, слепил мне глаза, отражаясь от каждого резного льва и кобры, украшавших Ее золотой трон.

Позволь сказать, что Ее стража быстро провела меня к Самой Царице. Мой новый пост, обладавший очевидным и значительным весом среди Ее Придворных, открывал передо мной одни ворота за другими, и я прошел сквозь большие двойные двери и вступил в золото и великолепие Ее огромного покоя. Я был готов встретить ослепительное сияние трона; маленькие царицы, которые могли рассказывать обо всем, чего сами никогда не видели, говорили мне много чудесного о великолепии утреннего света, когда Она сидит у восточного ряда колонн, но я не собирался падать в обморок. Я провел столько часов с Усермаатра, что считал, что и в Ее Присутствии буду твердо стоять на ногах. Это было не так. Я упал на живот и поцеловал землю, что в те времена, как и теперь, являлось принятой формой поведения при первом представлении ко Двору Великого Двойного Дома или Его Супруги (впоследствии надлежало лишь отвесить глубокий поклон), но в ту первую встречу ни один вельможа, каким бы гордым он ни был, не преминул бы ощутить на своих зубах грязи, в данном случае до блеска отполированного пола из белого египетского известняка. Однако мои зубы застучали по камню. Я находился в присутствии существа, приближенного к Сокрытому. Не Усермаатра, но Амон пребывал с Ней в том покое, и я могу лишь сказать, что, когда бросился на землю, на меня сошло облако, мои глаза затуманились, я облился потом, а мое сердце — именно тогда я понял, что значит это выражение, — находилось уже не в груди, нет, оно вылетело наружу, подобно Ба.

„Поднимись, благородный Мененхетет", — вот первые любезные слова Царицы Нефертари, обращенные ко мне, но мои члены превратились в воду, в которой нет сил, чтобы поднять волну, но пребывает лишь одна тяжесть, и все же, будто, как Аменхерхепишеф, я должен был учиться взбираться на самые крутые скалы, я поднял голову, и в молчании наши взгляды встретились.

Я ощутил прилив сил. От маленьких цариц я слыхал о замечательном цвете Ее глаз и был подготовлен, но я не ждал, что красота их цвета придаст мне силы подобно тому, как умирающий познает счастье, когда ему подносят лепестки роз. Итак, наши глаза встретились, и я жил с Ней во всем том волнении Нила, что возникает, когда его течение разделяет остров — настолько значительную перемену произвели во мне Ее глаза цвета индиго, но тогда мы не просто поприветствовали друг друга, а затем вновь замкнулись в себе, но сошлись, подобно двум облакам разных оттенков, которых несут встречные ветры, и в разделявшем нас воздухе заплясал невидимый вихрь. В тот первый момент Ее лицо и тело походили на мозаику из искрящихся драгоценных камней, я даже не был в состоянии разглядеть Ее целиком, но знал, что люблю Ее, и буду служить Ей, и стану Ее преданным Доверенным Правой Руки. В Ее глазах сверкнуло счастье, и Ее радостный смех прозвенел как заливистый колокольчик, словно — подумать только! — предстоит более благоприятный день, чем обещали все приметы.

Во время церемонии представления мы больше почти ничего не сказали друг другу. Я произнес надлежащие слова негромко, с глубоким почтением, и больше, чем просто почтением, но, что более отвечало такому случаю, невольно прозвучавшим в моем дрогнувшем голосе восхищением Ее красотой, об этом говорило звучание моего голоса, затем я встал и отвесил, как представлялось колесничему, поднявшемуся по службе из рядовых, благородный поклон, такой изысканный и характерный, как мне предстояло тут же узнать, для определенного нома, что Царица спросила: „Не родился ли ты, мой дорогой новый друг Мененхетет, в Саисе?"

„Нет, Великая Супруга Царя, но я жил среди людей из Саиса".

„Говорят, что некоторые маленькие царицы происходят из Саиса".

Я поклонился. У меня не было ответа. Я был слишком смущен. Право, я не смогу сказать вам, сколько придворных находилось в покое — пять или пятнадцать, — я видел лишь Ее и себя.

Позже в тот же день, когда в мое владение был передан Дом Царского Доверенного, и я увидел золото своих стульев и столов и платяных ящиков, мою новую полотняную одежду и золотые браслеты и фаянс моего нового нагрудного украшения, на котором каждый из тысячи и одного кусочка голубого камня был оправлен в золото, и когда я вдохнул запахи отборных благовоний, присланных мне в дар от Царя — а может, они были от Самой Нефертари? — когда я увидел своих новых слуг, а их было пятеро, и прошел по прекрасным комнатам моего нового дома, по всем семи (чтобы в каждой держать скорпиона!): кухне, столовой, приемной для гостей, личной комнате для размышлений и омовений (как объяснил мне новый хранитель моих ключей, писец с лицом, как у Пепти, названный для смеха Худые-Палочки — он был такой толстый!), спальне и двум маленьким комнатам в глубине для моих слуг: повара, хранителя ключей (а также счетов и писем), конюха при золотой колеснице, садовника и, наконец, домоправителя, который одновременно был дворецким и слугой, — тогда я понял, что мне даровано положение более высокое, чем у Командующего или Управляющего, и теперь я живу не в маленьком доме, но в большом.

Поэтому я был счастлив на своем новом месте, хоть и не дольше одного дня, поскольку по прошествии нескольких первых дней я уже сник, как парус, когда ветер дует с обеих сторон, ибо если Дворец Нефертари и пребывал во всем великолепии игры солнечного света на его золоте, то о Ее людях нельзя было сказать того же. Окружавшие Ее военачальники были посредственностями, Командующим нельзя было доверить войска, Управляющие больше ничем не управляли (как и я сам!), а от бывшего Визиря теперь несло колоби, и он докучал всем длинными историями о своих осмотрительных решениях в начале Правления Усермаатра. Приближенные к Ней жрецы погрязли в пороках, главным из которых была алчность, а Ее красивые когда-то служанки были не моложе Ее Самой. Их ограниченный ум, как я понял, узнав их поближе, был занят лишь судьбой их Царицы, их семействами и собственными развлечениями. В то же время они гораздо меньше знали об искусствах и утонченном поведении, чем маленькие царицы, — сказав это, я понял, что нарушил последовательность дней, поскольку так много о Дворе не узнают так скоро, но все же, думается, мне помогли годы военной службы.

На посту Командующего мне было достаточно провести в новом соединении не более часа, чтобы составить однозначное мнение: войска готовы, либо — слишком слабы для достижения моей цели. В первые часы своего пребывания при Ее Дворе я увидел много роскоши и стал свидетелем изысканного поведения многих вельмож, но я также понял, что Усермаатра нечего бояться Ее окружения — их честолюбие обернулось себялюбием, а почести поблекли. Этих придворных гораздо скорее могла бы обеспокоить возможность потерять то, что они имели, чем когда-либо увлечь мечта о наградах за смелые действия. Здесь не мог родиться никакой заговор.